Гипобулия (СИ)

Это нужно заканчивать. Больше не выдержу.

Было тупо думать, что подобное я смогу выдержать. Не надо было соваться. Не надо было ничего узнавать. Надо было действовать по расписанию и не лезть тогда, когда никто не просит.

Чувствую себя последней мразью. Мало того, что не обращаюсь в полицию, ещё и веду себя так, будто ничего не замечаю. Как не замечаю, я всё делаю, чтобы хоть как-то облегчить состояние Кирилла, значит, всё знаю, просто вида не показываю. Если бы так обращались со мной, я бы не знал, из-за чего мне должно быть дерьмовее: оттого, что меня насилуют и кидают каждую неделю, или оттого, что есть человек, который знает, что со мной происходит, но ничего не делает, чтобы помочь.

Ненавидел бы обоих.

А сейчас я ненавижу только себя.

Хорошо устроился. Хорошо прикрылся. Хорошо делаю вид, что эта срань имеет какое-то отношение к нормальности.

Я тот ещё урод, если подумать. Ну и пусть так. Я уже своего натерпелся, неужто нельзя пожить мирно и тихо? Побыть студентом, который злится на преподавателей, а с однокурсниками встречается выпить?

Смешно признавать, что после того, как я узнал о Кирилле, я больше ни с кем не поддерживал общение, пил в одиночестве и не пьянел, а на преподавателей мне было всё равно. Кто эти люди, что требуют с меня? Потребуют и отстанут, невелика беда. Но если это будет Кирилл… если он будет смотреть на меня так же жалостливо, как сегодня, я не выдержу.

С чего бы ему жалеть меня? Зачем так смотреть? Это его жалеть надо, а меня, скрывать нечего, поносить.

Я улыбаюсь. От нервов.

На часах пять вечера. Недавно я вернулся от Кирилла. Подумал, что на сегодня могу оставить. Подумал, что сделал достаточно и умаялся.

В животе заурчало. Поил, кормил Кирилла, а сам не ел. Не чувствовал голода. В его квартире сразу желание отпадает. Не только есть. Сделал себе несколько бутербродов с колбасой и сыром и понял, что за своим холодильником слежу меньше, чем за холодильником Кирилла. Почти ничего нет.

Кто бы ещё за мной следил, что я ем и ем ли, что делаю с болячками и синяками…

Вспомнил, о чём не надо было.

Когда я прихожу к Кириллу, он не в состоянии мне как-то ответить или возразить, потому что… не может. Я же могу сделать что надо, без сопротивления, без лишних мыслей. Я даже не думаю, что делаю что-то неправильно. Но сегодня, из-за того, что Кирилл был слишком активным, мне пришлось его уговаривать снять передо мной трусы. Будто мне самому очень-то хотелось смотреть на чужую задницу. Он выглядел беспокойно, вертел головой, пытался убедить меня, что сам всё сделает. В его-то состоянии. Он даже стоять не может, какое ещё «сам»?

Из-за этого пришлось минут пять потратить на то, чтобы всё ему объяснить на пальцах. Уверен, он это прекрасно знал, но, пока слушал меня, впитывал каждый аргумент, краснел сильнее и больше водил челюстью. В идеале он должен был мне возразить, но в реальности у него только губы тряслись. Я ощутил себя насильником. И от этого уже краснел я, от стыда и раздражения.

Так и хотелось заявить, что я могу этого не делать, могу забить на все его ссадины и синяки и оставить одного, как это было. Хотелось, но я всегда напоминал себе, что именно я даю этому происходить. Именно поэтому я здесь. Он не виноват в том, что не хочет быть голым перед посторонним человеком. Виноват только я, что требую от него невозможного.

Мы сошлись на том, что Кирилл ляжет на живот и закроет глаза, а я буду проговаривать каждое действие, чтобы он знал, чего ожидать.

— Я надел перчатку. Нанёс мазь на палец.

Я положил руку на ягодицу и не сказал об этом. Кирилл дёрнулся.

— Извини, забыл… — Словно я был в том состоянии, чтобы смочь взять себя за несколько секунд. — Немного отодвину… ну, ты понял.

Кирилл был тощим. Несмотря на то, что я регулярно подкармливаю его, этого не хватает даже для жировой прослойки. Наверное, поэтому синяки остаются надолго и раны еле заживают.

Я старался не замечать следов от пальцев на коже, но мои ложись прямо на них. Они были больше.

Живот начало сводить. Будто это я сделал с Кириллом.

Надо быстро с этим управится.

— Теперь я смажу…

Кирилл тихонько выдохнул, прогнулся в спине и поднял плечи. Всё чувствовал. Наверное, ещё болело. Я старался быть аккуратным. Нанёс ещё мази на палец.

— Потерпи, — я уже несчётное количество раз говорил это Кириллу. Он всегда терпел. Другого не оставалось. — Я введу.

Каждое слово казалось похабным и грязным, а действия, которые шли вместе с ними, вызывали отвращение к себе.

Я немного протолкнул палец, а Кирилл натужно вздохнул, ещё выше поднял острые плечи и сильнее вдавил голову в подушку. Он трясся. Старался лежать спокойно, но ненамеренно елозил ногами. Возможно, это немного отвлекало.

Меня же ничего не могло отвлечь. Но я немного успокоился, когда не увидел на перчатке кровь.

Кирилл ещё дрожал. Ничего не пытался сказать. Не пытался встать или одеться. Я тоже не знал, что делать.

***