Уже одно то, что Джонсон выступал под своими настоящими именем и фамилией, выделяет его на фоне многих других, неизменно добавлявших к записанному в паспорте, эпитеты «загадочный», «таинственный» или, как минимум, «великолепный». Делали это в том числе и эмигранты, обладатели чарующих итальянских или пленительных греческих фамилий. Большинство фокусников отказывалось довольствоваться тем, что имело, или же старалось отделить сценическую жизнь от личной, тогда как Алан, чье родовое имя подходило скорее для шампуней и подписей под бухгалтерскими отчетами, чем для ярких афиш, ничего не менял.
Этим он и привлек мое внимание впервые. На фоне искрящегося многообразия фамилий и псевдонимов, оканчивающихся на «-ци», «-ди» или «-ини», «Джонсон» выглядел крайне необычно. Да и имя Алан казалось не безликим. Напротив, было ясно, что за ним стоит реальный, а вовсе не недосягаемо «великолепный» человек.
В следующий раз обезоруживающая фамилия мне встретилась не скоро, но вспомнил я ее сразу. По-моему, это было в воспоминаниях одного известного фокусника, который назвал Джонсона редким иллюзионистом XX века, не находившимся под тотальным влиянием Гарри Гудини, не старавшимся ему подражать, а также не повторявшим фокусы последнего.
Великому Гудини Алан, допустим, действительно не подражал, но здесь нужно отметить, что большинство его ранних трюков, видимо, не отличались оригинальностью. Вернее, тогда он вообще не исполнял ни одного номера, который до него не сделали бы другие. Потому пресса ничего и не писала о нем. Разве что одна массачусетская провинциальная газетка восторгалась его превращением камня в кролика или птицу, но они – дилетанты – попросту не знали этот древнейший трюк. Еще первый маг, Веба-Анер, снискал славу и любовь изумленной древнеегипетской публики, оживляя восковую фигуру крокодила. Просто во времена Джонсона мода на этот, казалось бы, «вечный» фокус прошла.
Один из первых оригинальных номеров появился в арсенале Алана примерно на двенадцатом году его карьеры и представлял собой следующее. Он складывал на сцене внушительную гору камней, после чего из нее начинала извергаться лава. Трюк выглядел довольно необычно, но к тому времени никто из журналистов уже от Джонсона ничего не ждал, потому газеты вновь сделали вид, будто его не было. Реакция оказалась поразительно вялой, несмотря на то что этот фокус являлся тогда, без преувеличения, одним из самых зрелищных на американской сцене. Редкие обозреватели, обратившие на него внимание, сошлись во мнении, будто секрет лежит на поверхности – простая пиротехника: селитра, магний, марганец… Одна газета в Иллинойсе, впрочем, написала, что Алан открыл новый химический элемент, но это характеризовало скорее автора заметки, чем фокусника. Но главное, что номер по достоинству оценила публика – это куда важнее, – а также другие фокусники, из воспоминаний которых мне и удалось получить внятное описание.
Трюк поражал в первую очередь натурализмом. Многие утверждали, будто лава была самой настоящей. Якобы из камней появлялся раскаленный расплав горных пород. В ходе первых исполнений она даже портила сцену, но потом на выступления Джонсона стали приглашать пожарные команды, которые всегда были рады таким вахтам и приезжали с охотой.
Надо полагать, именно после номера с извержением дела Алана пошли в гору, хотя достоверных подтверждений этому все так же нет. Кстати, я обратил внимание, что Джонсон почему-то часто использовал именно камни для своей магии, выжимая из них воду, испаряя и заставляя биться, подобно сердцу.
Один из наиболее жестоких его трюков заключался в том, что фокусник разрезал артерию на шее козла, сцеживал кровь в сосуд, после чего превращал содержимое в вино. Прекрасное, надо сказать, вино! Это можно утверждать с уверенностью, поскольку Алан всякий раз предлагал зрителям попробовать. Находились, впрочем, люди, которые выступали против такой жестокости на сцене академического театра, да еще в присутствии малолетней публики, но большинство все же было «за». Люди страстно хотели вновь и вновь видеть трюк с козлом, чтобы по пытаться угадать, когда же чародей подменяет жидкость, вытекающую из животного. А главное, они желали еще разок отведать того вина, которое можно было без преувеличений назвать чудесным!
Кроме того, Джонсон исполнял на сцене давние заветные мечты алхимиков, превращая металлы в золото. Для этого он просил зрителей передать ему имевшиеся у них металлические вещицы, накрывал полученное тканью или клал в таинственный ящик, из которого предметы извлекались золотыми.