Как это ни удивительно, но Марсель оказался куда более влюбчивым, чувствительным и страстным человеком, что, вкупе с природной скромностью, превратило бы его бытие в непрерывную череду душевных мук, если бы не Тати. В тяжелые минуты друг всегда отвлекал Марселя от тоски, поддерживал, а иной раз, будучи довольно раскованным, помогал завести разговор с предметом обожания. Хотя помогал ли? Как правило, это происходило вопреки желаниям влюбленного страдальца.
Сам Тати в то же время влюбчивостью не отличался, вопреки, а быть может, именно благодаря тому, что, будучи довольно привлекательным и состоятельным, он пользовался безусловным успехом у женщин, не прилагая к этому никаких усилий. Дамы вились вокруг него постоянно, и красавец вовсе не утруждался их отгонять. Вполне возможно, юный аристократ прослыл бы праздным и вульгарным человеком, но присутствие рядом с ним таинственно-неблагополучного, беспрестанно устремляющего взгляд в пространство Марселя делало их дуэт одновременно необъяснимо странным и пугающе загадочным.
Тати нередко признавался, что по-настоящему его увлекают не женщины, а лошади, путешествия и все тот же бридж. Это было сказано отнюдь не для красного словца и совсем без лукавства. Он вообще отличался трезвым взглядом, в том числе и на себя самого. Однажды завзятый картежник заявил, что не бросил бы играть даже ради самой прекрасной дамы Парижа! Марсель, как обычно, был возмущен и не согласен. Он подумал, что готов навсегда забыть о бридже ради одной только улыбки своей тогдашней возлюбленной, и речь шла далеко не о выдающейся красавице. Положа руку на сердце, скажу: это была ничем не примечательная девушка, которую романтик встретил в театре. Разумеется, он никогда бы с ней не заговорил, если бы не Тати.
Предостережем читателя от преждевременного необоснованного вывода: эти двое не являлись совершенными антиподами. Было и то, что их роднило. Например, страсть к еде. Более того, заядлые гурманы имели чрезвычайно сходные вкусовые предпочтения. В отличие от театров и концертных залов из ресторанов они частенько выходили довольными оба. Помеха этому могла возникнуть лишь в том случае, если Тати, вопреки многочисленным просьбам Марселя, все-таки заводил за столом разговор об их знакомстве в утробах матерей.
Гастрономией родство не исчерпывалось. Скажем, друзья до умопомрачения обожали писать письма и очень переживали, что живут слишком близко. Их квартиры на разных берегах Сены разделял лишь мост Альма, в таких обстоятельствах прибегать к услугам почты было довольно странно. Впрочем, странности никогда не пугали Марселя, а потому однажды он положил начало их переписке. Тати не сразу подхватил эту инициативу, отвечал другу только из путешествий, но потом и он начал сочинять депеши, сидя у себя дома, за письменным столом у окна. Стоило ему лишь оторвать взгляд от листа бумаги, как тот «упирался» в окна адресата. Будучи человеком рациональным до мозга кости, он всякий раз расстраивался от этого. Но достаточно было на секунду представить, как друг обрадуется, и выбора не оставалось. Недюжинным усилием воли Тати заставлял себя не поднимать головы, пока не запечатает конверт.
Кто знает, быть может, именно из-за начавшейся переписки встречались они все реже и реже. Хотя совсем без личного общения друзья обходиться не могли и неизменно виделись, как минимум, несколько раз в месяц. Тоска друг по другу постепенно нарастала с каждым днем, прошедшим с последней встречи, пока наконец кто-то первым не срывался с места и не бежал через мост Альма.
Впрочем, иногда возникали и внеочередные поводы. Например, когда квартиру Марселя ограбили, он несколько недель жил у Тати. Тот убеждал перепуганного страдальца: произошедшее вовсе не значит, что теперь его будут грабить постоянно. Однако вернуться в свою прежнюю излюбленную обитель Марсель все же не решился. Вместо этого он переехал еще ближе к другу – так ему было спокойнее. С тех пор они жили в соседних домах на правом берегу Сены, и мост Альма более не был нужен.
Шли годы, чью смену можно засвидетельствовать последовательностью подобных историй, но это ни к чему. Тати женился первым, быстро обзавелся детьми, наполнившими его дом шумом и радостью. Страсти к бриджу и лошадям это не отменяло, хотя начисто исчезла любовь к путешествиям. Своего друга он уверял, будто теперешняя склонность к домоседству никак не связана с его семейной жизнью. Это не было похоже на правду. Видимо, с годами Тати утратил и способность трезво смотреть на себя.