Гитлер и Габсбурги

Но больше никаких воссоединений не случилось. Для Софии Ностиц-Ринек война продолжалась, потому что ее сын так и оставался в заключении где-то на бескрайних просторах Советского Союза. Закончилась она, когда Софию письменно известили о гибели Эрвина в украинском лагере 11 сентября 1949 г. Семья разыскивала его целых пять лет, а умер он в двадцать восемь. Никаких подробностей больше не было[947].

Через год к ней пришел неожиданный гость – человек, который только что освободился из украинского лагеря, где умер Эрвин. Он добрался сначала до Чехословакии, потом до Артштеттена и, наконец, до Айзенэрца. Его нары были по соседству с нарами Эрвина, и он передал Софии, что в последние часы жизни ее сына вера не оставила его. До последнего вздоха он молился, перебирая четки[948].

Этот дар судьбы позволил Софии жить дальше. Ее гость ничего не сказал ни о страшных условиях трудового лагеря, где они оказались, ни о тяжелых физических работах, которые они там выполняли, ни о жестоких охранниках, ни о суровых украинских зимах. Он просто хотел, чтобы она знала: ее сын, хороший человек, умер не в одиночестве. Эрвин ушел с верой в душе и другом рядом. Это принесло Софии успокоение и мир. Потом, думая о смерти сына, София всегда вспоминала приход того человека как чудо[949].

Алоиз, единственный оставшийся в живых сын Софии, женился на своей родственнице из семьи Вальдбургов. Младшего сына они назвали Эрвин-Франц – в честь братьев Алоиза, погибших на войнах Гитлера. Всю свою послевоенную жизнь он помогал семьям искать могилы отцов, братьев, сыновей, чтобы перезахоронить их поближе к дому. Могил своих братьев Алоиз так и не нашел, но сумел принести покой другим горевавшим семьям.

У Софии родных могил рядом не было, и она по-своему почтила память своих погибших сыновей. В два отдельных конверта она сложила детские рисунки и школьные тетрадки, которые забрала с собой, уезжая из Чехословакии, все письма, которые они ей написали, и последние фотографии каждого в форме призывника немецкой армии. В пакет Франца она вложила официальное извещение: «Ваш сын погиб за фюрера и отечество». Для нее это были пустые слова, но в своей короткой жизни он успел побывать солдатом. Последним в пакете был перевязанный ниткой листок с цитатой из Библии: «Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!» Потеряв двоих сыновей, София сохранила веру и ни секунды не сомневалась, что они встретятся в лучшем мире[950].

Над могилами своих родителей в Артштеттене Максимилиан приказал вырезать два креста. Крест над могилой Франца-Фердинанда предназначался для первого внука эрцгерцога, Эрвина-Максимилиана-Франца Ностиц-Ринека. Над могилой герцогини Гогенберг был крест для Франца-Ассизи-Фридриха-Эрнста Ностиц-Ринека[951].

В марте 1954 г. сорокадевятилетний Эрнст Гогенберг поехал в Грац, родной город своего отца, на встречу с бывшими узниками Дахау. Накануне вечером он, в приподнятом настроении, остановился в отеле «Штейнергоф». А ночью его унес обширный инфаркт. Максимилиан со своим сыном Петером были в Вене, куда им позвонили и сообщили эту ужасную новость. Он привез тело Эрнста в замок Артштеттен и похоронил рядом с убитыми родителями. Младший из детей эрцгерцога Франца-Фердинанда и герцогини Гогенберг ушел первым. Гитлер и его Третий рейх собирали все новые жертвы[952].

О смерти Эрнста сообщили газеты и журналы всего мира, в том числе New York Times и журнал Time. Под заголовком «Сын Франца-Фердинанда» одна из крупнейших венских газет писала:

Для членов его семьи было истинным счастьем, что он был в их жизни, а для него – то, что он успел пожить с двумя своими детьми. И имя его, и вся жизнь были символами сараевского шока и трагедии. Тяжелые годы в концентрационном лагере не прошли даром для его сердца, и оно остановилось, когда он не достиг еще и пятидесяти лет. Сильный ум и великодушие этого благородного человека не сломили годы боли и страданий[953].

Все еще живые Гогенберги приехали в Артштеттен, чтобы попрощаться с ним. Заупокойная месса прошла в церкви, где сорок лет назад похоронили эрцгерцога и герцогиню. На гробницах родителей Гогенбергов были вырезаны львы, агнцы, голуби мира – символы их любви. Прошли четыре десятилетия и две мировые войны. София, Максимилиан и Эрнст выросли, создали свои семьи. У них появились дети. Умерли и они. А теперь Эрнст навечно соединился в Артштеттене с родителями.

Католическая заупокойная месса и литургические молитвы были теми же самыми, которые служились в 1914 г. Для могилы Эрнста Гогенберга семья выбрала эпитафию из шести слов: «Он был верным и честным австрийцем»[954].

Потом, когда София Ностиц-Ринек думала о похоронах Эрнста в Артштеттене, то, скорее всего, вспоминала следующее поколение Гогенбергов, которое присутствовало на них. Это были уже взрослые люди. Ее младшая дочь была замужней женщиной двадцати пяти лет и ожидала первенца[955].