ГИТЛЕР, Inc.

Веблен убежденно настаивал на том, что с германским ди­настическим духом, вредоносность которого обусловлена его непомерным, фанатичным и непредсказуемым раздуванием, невозможен никакой компромисс. Этот дух следовало вырвать целиком — с корнями и всеми побегами. Немецкий народ, до­бавлял Веблен, склонен к доброте отнюдь не меньше, чем его остальные европейские соседи, но длительное и прискорбное приучение его к общепринятой схеме феодальной верности старшему, придало его коллективному разуму наклонность к звериному патриотизму, каковой «несовместим с сущностью человеческого бытия» (132). После окончания войны Герма­нии предстоит отучиться от столь архаичных предубеждений. Средством, которое, по его мнению, могло сцементировать мирный союз западных народов, могло стать, как он сам выра­жался, «слияние путем нейтрализации». Это означало созда­ние Лиги Наций, деятельность которой должны будут направ­лять Британия и Америка, — Веблен признавал только эти две страны на долгие времена столпами поддержания мира во всем мире, несмотря на серьезные недостатки их несправедли­во устроенных денежных систем. Допущенная в Лигу Наций «на правах равного» Германия должна сама отвергнуть монархию и воспитать из своих граждан «равных перед законом и не рас­ставленных по ступеням жесткой иерархии людей» (133).

Веблен заклинал государственных деятелей Запада, в случае если они одержат победу, не подвергать Германию торговому бойкоту — не запускать традиционный механизм возбуждения национальной вражды. «Народ, подчинявшийся потерпевшим поражение правителям, — писал он, — должен рассматриваться не как побежденный враг, но как сотоварищ, переживающий не­заслуженные несчастья, обрушенные на его голову истинными виновниками — его бывшими правителями» (134). Далее следо­вал список директивных указаний на случай поражения Герма­нии: (1) уничтожение имперских государственных учреждений, (2) уничтожение всего военного снаряжения и вооружений, (3) списание всех внешних долгов Германии, (4) признание Лигой Наций всех долгов и равное и справедливое их распределение среди всех членов Лиги, как победителей, так и побежденных, и (5) выплата индивидуального единовременного возмещения ущерба всем гражданским лицам, находившимся на территори­ях, подвергшихся вторжению. Он надеялся, что Британия, в чьих руках «лучше всего оставить» контроль над морскими коммуникациями (135), и Америка, «около которой все миро­любивые народы должны собраться, как вокруг пчелиной мат­ки» (136), смогут точно соблюсти эти условия. В 1917 году Веб­лен, как кажется, верил в добрые намерения и миссионерское призвание морских держав.

Однако последний отрывок, несмотря на предложенный в нем безупречный механизм реализации, был скорее плодом благих пожеланий, нежели бесстрастных размышлений.

Англосаксонских финансовых воротил и ту несправедли­вость, на которой зиждилось их процветание, Веблен ненавидел не меньше, чем немецких бездельничающих юнкеров. И когда русские коммунисты штурмовали Зимний дворец в Петербурге, сердце Веблена воспламенилось — он с восторгом воспринял большевистский переворот в ноябре 1917 года.

Казалось, что в ленинской России надежды Веблена смогут найти свое конкретное выражение, свое окончательное лицо: обетованная земля без помещиков и офицерской касты, где ма­шины будут работать на полную мощность под грамотным на­блюдением строго разграниченных «советов инженеров» (137).

Короче, это будет рай на земле. Несмотря на то что Веблен был неутомимым путешественником, он так и не посетил Россию и не увидел воочию советскую утопию; он больше полагался на чтение легенд, рассказываемых красными энтузиастами, восхи­щенными тысячами чудес мифического евразийского царства социального равенства.

«Большевизм, — писал Веблен в 1919 году, — является револю­ционным по своей сути. Его цель — перенесение демократии и власти большинства в область промышленности и индустрии. Следовательно, большевизм — это угроза установившемуся по­рядку. Поэтому его обвиняют в угрозе по отношению к частной собственности, бизнесу, промышленности, государству и Церк­ви, закону и нравственности, цивилизации и вообще всему че­ловечеству» (138).

Этого было достаточно для того, чтобы отправить еретика и иконоборца такого калибра в лагерь красных. К концу вой­ны Веблен выбрал свою сторону баррикады и свои знамена.

В 1920 году журнал «Political Science Quarterly» обратил­ся к нему с просьбой прокомментировать новую библию ли­бералов — бестселлер Кейнса о мирной конференции.

Едва ли кто-нибудь заметил, что этот комментарий капи­тана Веблена был подлинным шедевром вылепленной им по­литической экономии.