Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов

В Берлине в это время часть американских дипломатов видела не менее явные признаки того, что настал вечер начала немецкого вторжения. 31 августа Уильям Рассел, двадцатичетырехлетний клерк в консульстве посольства, увидел по дороге на работу заголовки в немецких газетах: «Последние предупреждения» и «Недопустимые злодейства» и «Поляки-убийцы». Он подпрыгнул, когда рядом взвыла сирена – по-видимому, шла проверка систем воздушной тревоги. Он видел пробку на Потсдамер-плац, случившуюся из-за грузовиков с солдатами и тягачей с пушками, сопровождаемых мотоциклистами. Он видел, что над Берлином кружит самолет. «Возбуждение города, готовящегося к войне, заплескалось и в моей крови», – вспоминал Рассел.

Когда Рассел подошел к посольству, его руки коснулся низенький человечек с бритой головой, державший в дрожащей руке серую шляпу.

– Мне надо с вами поговорить, – прошептал он.

Сперва человечек удостоверился, что Рассел, которого он видел в отделе иммиграции, действительно работает в посольстве. Его звали Ганс Нойман, и он был еврей. Ему этим утром не удалось протолкаться в посольство сквозь толпу, и он был в полубезумном состоянии. Рассел сказал Нойману идти с ним и по пути объяснить подробности. Нойман сказал, что за неделю до того его выпустили из Дахау и что сейчас ему срочно нужна американская виза.

– Гестапо десять дней назад приказало мне покинуть страну, – умолял он. – Мне надо выбраться сегодня, это последний шанс.

Рассел переспросил, правда ли все это: многие просители готовы были рассказывать развесистые истории, лишь бы получить визу.

– О боже, посмотрите на мою голову, если не верите.

Американец заметил, что под редкими волосами на голове собеседника порезы, указывающие, что эту голову недавно брили: характерный признак заключенного.

Нойман очень четко пояснил, почему ему надо уезжать прямо в этот день:

– Этой ночью начнется война. У меня есть друзья, они знают, – сказал он Расселу. – Если я не выберусь за границу, то потеряю свой последний шанс сбежать. Бог знает, что они…

Хотя молодой американец неоднократно слышал подобные просьбы, он поверил Нойману и пообещал помочь ему. Войдя в посольство, Рассел оказался в «сумасшедшем доме»: толпа просителей умоляла дать им драгоценную американскую визу. Он нашел бумаги Ноймана и обратился к вице-консулу Полу Коутсу с просьбой помочь ему проскочить длинную очередь. Но Коатс возразил, что Рассел позволяет личной симпатии к Нойману управлять его действиями.

– Это несправедливо по отношению ко всем остальным, – сказал он.

Рассел не сдавался:

– Я знаю, что это несправедливо, – ответил он. – Все происходящее несправедливо, если уж правду говорить. Несправедливо, что немецкая полиция высылает этого человека, хотя он не совершил никаких преступлений и ему некуда идти. Несправедливо гонять человека, пока он не сойдет с ума. Я сейчас не о справедливости думаю.

Рассел услышал, как неподалеку женщина умоляет его коллегу помочь её мужу, заключенному в Дахау.

– Мне очень жаль, – отвечал ей американец. – До вашего мужа зарегистрировались уже тысячи просителей. Ему придется ждать как минимум восемь лет.

– Но вы должны что-нибудь сделать, – умоляла женщина. – Он там умрет. Если начнется война, его никогда не выпустят.

Сотрудник консульства покачал головой, обозначив конец разговора.

Забирая свои бумаги и уходя, женщина разрыдалась. Американские квоты не менялись и никак не вмещали все то множество евреев, которые, согласно Расселу, заполняли «все углы и коридоры» каждого американского консульства в Германии.

Рассел трудился весь день, пытаясь сделать Нойману его визу. Оценив его целеустремленность, другой сотрудник консульства ближе к закрытию наконец сдался и нашел номер квоты, который можно было дать Нойману. Он даже посоветовал Расселу отвезти этого человека в аэропорт, чтобы помочь сесть на самолет в Роттердам, так как тот, получив американскую визу, отправится в США из этого голландского порта.

– У герра Ноймана виза в США, – саркастически сказал штурмовик, намекая на отсутствие у того голландской визы. – Замечательно, не правда ли?

Но тут вмешался один из бывших рядом чиновников:

– Пусть проходит, – сказал он. – У нас будет одним евреем меньше. Что с ним делать – это теперь проблема голландцев.

Таможенный офицер в последний раз взглянул на паспорт Ноймана и поставил штамп:

– Не пытайтесь вернуться в Германию, – сказал он. – Если вернетесь, то вас отправят куда надо.

История Ноймана – редкий пример счастливой развязки для событий того последнего дня перед началом войны. Впоследствии он вышлет Расселу открытку с подтверждением, что он отплыл из Роттердама.