Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов

15 марта 1939 г. немецкие войска вошли в Прагу, и Гитлер объявил: «Чехословакии больше не существует!» Ширер предвидел, что с Польшей случится то же самое. На следующий день он стал размышлять о том, что «немцы живут в своем, совершенно отдельном мирке». Немецкие газеты пестрели заголовками вроде: «Польша? Осторожно!» и «Варшава угрожает бомбардировкой Данцига: невероятное обострение польского безумия».

«Кривейшее искажение истины, но работает, – писал Ширер. – Вы можете спросить: не могут же немцы на самом деле в это верить? Так поговорите с ними. Очень многие верят».

Убежденный, что Гитлер и немцы готовы ввергнуть континент в новую войну, он использовал свой дневник как способ слить раздражение и не щадил никого. «И на улицах, и в кафе меня просто поражает уродство немок, – писал он. – Самый некрасивый в Европе типаж. Щиколоток вообще нет. Походка грубая. Одеваются еще хуже, чем когда-то англичанки».

Из Берлина Ширер отправился в Данциг и обнаружил, что город «совершенно нацифицирован», но быстро сделал вывод, что дело вовсе не в статусе этого якобы «свободного города». 13 августа, в радиопередаче из находящегося неподалеку польского порта Гдыня, он рассказывал, что в Данциге относительно спокойно, несмотря на все разговоры о том, что эта «пороховая бочка Европы» вот-вот станет причиной новой войны. Он сделал вывод, что Гитлер, возможно, не станет начинать борьбу за статус этого города так быстро, как принято считать. Но Данциг, предупреждал он, «лишь символ – для обеих сторон». Для поляков суть дела состоит в будущем Польши как независимого государства, с надежным выходом к морю. Для немцев речь шла о будущем Восточной Пруссии, отрезанной от остальной Германии, о будущем всех немцев на востоке. А для большей части остальной Европы речь шла о власти Германии по всему континенту.

После этого радиоэфира Ширер отправился поездом из Гдыни в Варшаву, где по дороге разговорился с двумя польскими радиоинженерами, выражавшими уверенность в том, что их страна отобьется от Гитлера.

– Мы готовы. Мы будем сражаться, – говорили они ему. – Мы родились в этих краях, когда здесь правила Германия, и мы лучше погибнем, чем снова окажемся в таком положении.

В столице Польши на него произвело огромное впечатление то, как «спокойно и уверенно» выглядели жители, несмотря на постоянную агрессивную пропаганду Берлина. Но его все же беспокоило, что поляки «слишком романтичны, слишком самоуверенны» и явно игнорируют признаки того, что и у Советского Союза на них могут быть планы. К моменту своего отъезда из Варшавы в Берлин неделю спустя Ширер уже сформировал мнение о том, что будут делать поляки, если кто-то попытается захватить их страну. «Уверен, что поляки будут драться, – пишет он в конце. – Я знаю, что говорил то же самое – и ошибался – о Чехословакии. Но о поляках я скажу это снова».

23 августа 1939 г. министры иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп и его советский коллега Вячеслав Молотов подписали в Кремле, в присутствии Сталина, советско-германский пакт. А два дня спустя Энтони Биддл, американский посол в Польше, запросил у Вашингтона разрешения начать эвакуацию семей сотрудников посольства. Новости о том, что Риббентроп отправляется в Москву, уже разошлись, и, как отметил это Моффат в тот день в своем дневнике, это была настоящая «сенсация». Один из высших чинов Государственного департамента заключил: «Нет сомнений, что Германия совершила одно из величайших дипломатических деяний за много лет… Все выглядит так, словно Германия пообещала России не мешать той захватить Эстонию и Латвию, а также, по сути, договорилась о каком-то новом разделе Польши». Моффат к середине лета уже мысленно повысил шансы на начало войны до 60 к 40, а теперь он уже стал оценивать их как 75 к 25. В Берлине многие американские журналисты, как обычно, проводили поздний вечер с 23 на 24 августа в своем любимом ресторане Die Taverne, когда они услышали официальные новости об этом пакте. «Все зашло куда дальше, чем все могли представить, – записал в своем дневнике Ширер. – Это настоящий альянс. Сталин, которого считали главным врагом нацизма и завоевательных войн, на своих условиях пригласил Германию вторгнуться в Польшу и зачистить её».