Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов

После Битвы за Британию американцы в Берлине чувствовали себя неестественно оторванными от событий реальной войны. «Если не считать речей нацистских ораторов… а также сообщений об отчаянной дипломатической активности и слухов о перемещениях войск, то в начале 1941 г. мы в Берлине и не знали бы, что идет война», – писал Флэннери. В тот период американцы еще довольно редко встречали на берлинских улицах раненых солдат. «Но после начала боевых действий в СССР я начал видеть их в каждом квартале на крупных улицах – молодые люди с руками на перевязи, без руки, идущие на костылях или с тростью, или без одной ноги», – добавлял Флэннери.

Как-то раз этот журналист CBS подошел к газетному киоску и услышал, что газетчик спрашивает какую-то женщину, в порядке ли она.

– Нет, я только что получила плохие новости. Мне надо позвонить мужу на работу. Понимаете, у нас один сын погиб в Польше, а другой – во Франции. А теперь мне сообщили, что Иоганн тоже погиб, наш последний сын. Его убили в России.

Хотя в начале войны Германия одерживала в СССР победы, по газетам было прекрасно видно, что цена их высока. Флэннери прикидывал, что примерно половина немецких семей кого-нибудь потеряла, – и он видел, что люди все больше впадают в депрессию. Британские авианалеты становились чаще, и это тоже способствовало падению боевого духа. Флэннери, на которого после отъезда Ширера в ноябре 1940 г. свалилась вся работа в Берлине, однажды, выходя от зубного врача, услышал жалобы лифтерши на беды войны.

– Mein Gott, mein Gott, – сказал ему она. – Warum? Почему? Все это устроила небольшая горстка людей.

Сам Флэннери неоднократно оказывался на расстоянии квартала от падающих бомб. В ту ночь, когда полковник Ловелл смотрел на бомбежку с крыши здания посольства возле зоопарка, бомбы упали так близко, что атташе распластался на крыше. «Я думал, мне конец», – рассказывал он потом.

Сигрид Шульц видела и менее очевидные стороны войны, показывавшие её скрытую цену. Путешествуя на поезде из Берлина в Базель, она оказалась в одном купе с полковником люфтваффе, который много говорил о том, как война влияет на семейную жизнь.

– Я так люблю свою жену и детей, – говорил он. – Но когда мы, солдаты, возвращаемся домой, все наши домашние говорят лишь о том, сколько картошки они получают и какие бутерброды ели другие люди в бомбоубежищах.

Намек был ясен: немецких бойцов раздражали мелкие, как им казалось, бытовые заботы домашних.

Но еще раньше Шульц общалась с женщиной, которая вроде бы не так волновалась из-за материальных проблем, как многие другие; она излучала уверенность в себе.

– Я тоже работаю на войну. Я – пластический хирург, – говорила она. – Когда-то неплохо зарабатывала. Сейчас я много оперирую, улучшаю груди.

Когда Шульц спросила её, какое отношение это имеет к войне, женщина ответила:

– Ну, когда немецкие мужчины возвращаются домой из Франции и с Балкан, они часто критикуют фигуры своих жен. А у нацистов есть деньги, как вы понимаете. И я делаю операции.

Но большая часть немцев, терявшая надежду на скорую победу, волновалась о куда более серьезных вещах: о том, как прокормить и одеть себя, особенно зимой. Что до евреев, их ситуация была совершенно ужасной, и это началось задолго до войны и бомбардировок, как прекрасно знали остававшиеся американцы.

Ангус Тьюрмер, молодой корреспондент Associated Press, поначалу снимал комнату на четвертом этаже дома в Берлине; этажом ниже его жила еврейская семья. Он вспоминал, что однажды женщина с третьего этажа поднялась наверх и попыталась броситься вниз с лестницы, но её удержали от самоубийства. День спустя Тьюрмер увидел, что замок с дверей её квартиры снят, а дверь опечатана гестапо. Но еще день или два спустя он обнаружил, что дверь открыта. Войдя, он нашел там осматривающую квартиру «арийскую» семью. На туалетном столике стояло несколько консервных банок.

– О, посмотрите, как они неплохо питались, – сказал один из немцев.

Часть американцев после тех времен на десятилетия сохранила ноющее чувство вины перед евреями, которым они тогда не пришли на помощь вовремя. Тьюрмер вспоминал, как однажды вечером к нему в дом постучали. Когда американец открыл дверь, то увидел тощего человека в пальто с желтой звездой; на его шее висела Медаль Почета времен Первой мировой войны.

– Не могли бы вы мне помочь? Я вам заплачу марками здесь, в Германии, а вы переведете мне на банковский счет доллары, – сказал он.

Тьюрмер попытался объяснить, что хотя он и работает на Associated Press и уже не студент, но все равно пользуется льготным курсом обмена, доступным иностранным студентам, а это нарушает правила. Так что у него уже и без этого «не все чисто» и на новые риски он не может пойти. Гость ушел расстроенный.