Гюнтер Грасс

Как тут поспоришь с автором? Единственное, что утешает, — это написано в 1990 году. С тех пор Федеративная Республика Германия, несмотря на дисбаланс между обеими ее частями, остается самой мощной экономикой Европы. Мы наблюдаем это, следя за событиями в еврозоне. Кто прежде всего спасает страны, оказывающиеся в период кризиса на грани дефолта? Германия.

Совершая поездку в Берлин «без пограничного контроля», обычно проводившегося «брюзгливыми солдафонами» пограничной полиции ГДР, Грасс, как и всё время, пока он писал свой дневник, думал о предстоящем объединении. Он разочарован своей партией. «Лишь с трудом сохраняю свое членство в СДПГ». У Оскара Лафонтена, считал он, нет никакой содержательной программы. «О Брандте не хочется думать». Он критиковал бессменного редактора и издателя «Шпигеля» Рудольфа Аугштайна, одного из важнейших деятелей на западногерманской политической и медийной сцене с очень давних времен. Аугштайн в статье, которую как раз читал 2 июля 1990 года Грасс, обрушивался на его, Грасса, «противоположную точку зрения» по вопросам германского единства, за что удостоился характеристики «профессионального циника». Думал Грасс и о том, что Берлин снова станет столицей. Вот только чего: «Укрупненной ФРГ? Германского союза? Или, как хотелось бы мне, Союза немецких земель?»

Он составляет план «Крика жерлянки»: может получиться «компактная горько-комическая повесть…». И снова к объединению: даже погода недовольна. «В этом удушливом зное происходит объединение Германии, похожее на процедуру банкротства». Сообщает, что хочет начать в Берлине работу над текстом под названием «Куплено по дешевке — ГДР». И излагает основные тезисы: «Итог всего лишь одного месяца банкротства: финансовый дефицит, пустая казна, безработица. Нарушение Конституции: выборы 14 октября. Положение о выборах. Немцы второго сорта: следствием будут ненависть, зависть, комплекс неполноценности. Перелицованная идеология: рыночная идеология. Неприлично и непристойно — никаких идей, только скупка по дешевке».

Грасс убежден, что «уже сейчас демократии нанесен ущерб: нарушение конституции, решения в обход парламента, охота на творческую интеллигенцию при попустительстве сотрудников Штази. Единогласная пресса… Пренебрежение оппозицией. Ментальность блицкрига. Складывается впечатление, будто Германия и Япония выиграли войну. Культура в забвении».

Глубоко понятны озабоченность и тревога Грасса. Но если внимательнее взглянуть на его претензии, то не совсем понятно, кому они адресованы. Разве «охота на интеллигенцию», особенно осмеливавшуюся проявить инакомыслие, не была всегдашней характерной особенностью культурной жизни в ГДР? Тем более «попустительство Штази», ведь слежка, попытки застращать, вызвать страх прежде всего у этой самой интеллигенции, в том числе у писателей, — всё это было пугающим фоном культурной и литературной жизни в ГДР.

Какие-то книги не издавались вовсе — почему Уве Йонсон оказался соседом Грасса в Западном Берлине? Да потому что его не хотели издавать в ГДР. И происходило это отнюдь не накануне объединения, а намного раньше. Кто-то из писателей Восточной Германии в первые послевоенные годы питал надежды, что именно ГДР станет оплотом антифашизма, мира и справедливости. Но чем дальше, тем больше росло отчуждение между ними и государством с его вездесущей Штази, и это тоже началось не в 1990 году. А «пренебрежение оппозицией»? Когда это в ГДР терпели хоть какую-нибудь, даже слабую оппозицию? Да никогда! И Грасс это отлично знал. Он же навещал некоторых коллег в ГДР, где они, как бы создавая «мини-группу 47», читали друг другу фрагменты своих произведений. Он же был уверен, что их прослушивали, что за ними следили (не говоря уже о том, что они должны были убраться до наступления ночи).

Кардинальные изменения в общественном и государственном организме едва ли проходят где-нибудь гладко и беспроблемно. Впрочем, трудно назвать в современном мире последних десятилетий что-либо, подобное воссоединению Германии. Особенно учитывая контекст, в котором произошло разъединение, и тот факт, что за 40 лет раздельного существования там сложились две абсолютно полярные политические системы. Плюс десятилетия существования двух военных блоков, которое делало оба германских государства эпицентром холодной войны.

Когда-то я спросила Генриха Бёлля, как он относится к заключению Московского договора от 12 августа 1970 года, многое менявшего в лучшую сторону в отношениях между СССР и ФРГ. Мы беседовали как раз вскоре после заключения этого договора. Бёлль улыбнулся своей чарующей улыбкой и сказал, что вообще относится к любым договорам без особого пиетета, потому что их всегда можно нарушить.

Наверное, он был прав. Кто-то может сказать, что и торжественные заявления в момент объединения тоже могут быть нарушены. Но пока этого, к счастью, не произошло и ничто не указывает на то, что такая угроза реально может возникнуть. Впрочем, специалистов по будущему, как известно, нет. Так что нам всем остается верить и надеяться.