Он спокойно отдыхал на Валдае. В 18.00 ему позвонил Павлов и попросил срочно прибыть в Москву, сказав, что самолет полетел в Крым. Решив, что речь идет о лайнере, который отправили в Форос за Горбачевым, чтобы доставить его на подписание Союзного договора, Лукьянов стал собираться в дорогу.
Позвонил в Москву, чтобы на работу, пока вертолет в воздухе, явились помощник Иванов и начальник Секретариата Верховного Совета СССР Рубцов.
По прибытии в Кремль Лукьянов взял Конституцию СССР и направился в кабинет Павлова, где узнал, что образован Комитет по чрезвычайному положению. Обязанности президента в связи с болезнью Горбачева временно возложены на Янаева.
«Что вы хотите?» — спросил Лукьянов. «Навести порядок в стране», — ответили ему. Павлов сказал, если будет заключен Союзный договор, правительство перестанет существовать, его распустят. Лукьянов на это ответил, что и у него самого есть замечания к Договору, что он даже изложил их письменно в ответ на вопросы избирателей, обеспокоенных несоответствием договора и решения Верховного Совета. Но это совершенно разные вещи.
Лукьянов также сказал, что задуманное ими — авантюра, что за ними никого нет, что их действия поставят страну на грань гражданской войны, вызовут возмущение республик, которые уже парафировали Договор. Осудив таким решительным образом намерения заговорщиков, он потребовал, чтобы его немедленно связали с Горбачевым. Крючков ответил, что связи нет.
Ссылки Лукьянова на время с точностью до минуты объясняются его многолетней привычкой вести хронологический дневник. Итальянский журналист Джульетто Кьеза назвал эту привычку «почти маниакальным увлечением регистрировать события, которое выходит за обычные рамки понятной для советского партдеятеля необходимости всегда иметь под рукой доказательства своей деятельности, контактов, краткого содержания бесед».
Утром 19 августа Лукьянов в своем дневнике сделал такую запись: «6.00. По радио передавали документы о чрезвычайном положении и почему-то мое Заявление».
ГКЧП «прикрылся» Заявлением, которое он передал ночью через своего помощника заседавшим в кабинете Павлова! Да оно никакого отношения не имеет к ГКЧП! Заявление, прозвучавшее в эфире и датированное 18-м августа, в действительности было написано в отпуске на Валдае. И в документе указывалась дата его написания — 16 августа! А из-за самовольства членов Чрезвычайного комитета все выглядит так, будто Заявление написано ночью в поддержку волюнтаристских действий ГКЧП. Но документы такого масштаба не создаются за полчаса или час! Он работал над Заявлением на Валдае два дня, а может, и больше!
А той ночью он только внес в него две коррективы: снял прежнее название «Ответ на вопросы» и уточнил время публикации проекта Союзного договора.
Реакция Лукьянова была мгновенной: он поручил своему помощнику немедленно позвонить в ТАСС, чтобы в завтрашних газетах его Заявление было опубликовано с подлинной датой, а сам якобы начал борьбу с ГКЧП.
Все эти страшные дни, по словам Лукьянова, он убеждал заговорщиков вывести войска из Москвы, требовал связи с М.С. Горбачевым, саботировал заседания ГКЧП.
19 августа в 10.20 ко мне пришли председатели Верховных Советов тринадцати автономных республик, которые приехали на подписание Союзного договора и не знали, что делать. Ельцин не принимал. Они пришли сюда. Как быть? У меня в дневнике записано: «…Нет никакой необходимости вам вводить ЧП — укрепляйте власть Советов на местах. Укрепляйте правопорядок и дисциплину на производстве, ведите уборку». <…> И вот в 11.35 добираюсь до Болдина и говорю: «Указ совершенно незаконен, мне нужна связь любым путем».