Гладиаторы

Он схватил ее за руки и прижал к своему сердцу. Ум его помутился, чувства отказывались служить ему. Эта очаровательная красавица, казалось, заполняла все его существование, окружала его благоуханием, словно какими-то опьяняющими парами. А тем временем она, дрожа всем телом и прерывающимся шепотом говоря нежные слова, своей белой рукой, с таким доверием закинутой за его плечо, переставила с места на место кубки. Сердце, бившееся так горячо против его сердца, осуждало его на беспощадную смерть.

Она освободилась от его объятий и откинула волосы со своего лба. В самом деле, любовь слепа, так как в противном случае он заметил бы, что вместо того чтобы покраснеть от действительной нежности, ее щеки были белы и холодны как мрамор, а глаза опущены, как будто она боялась встретить его взгляд.

— Выпей за мое здоровье, — сказала она с величайшей нежностью, насильно вызывая на свои губы прелестную улыбку, которая осталась как бы вырезанной неподвижными линиями на ее устах. — Выпей за мое здоровье в знак того, что ты прощаешь меня. Для меня будет приятнейшим напитком тот, который ты дашь мне, коснувшись его своими устами.

Он радостно протянул руку к подносу. Сердце Валерии замерло от ожидания и страха, как бы он не заметил столь искусно сделанной перестановки, но кубки были совершенно одинаковы. Он, не колеблясь, взял ближайший из них, осушил наполовину, прежде чем отнял от уст, и затем, смеясь, протянул к ней то, что еще оставалось в кубке. Вдруг глаза его помутились, нижняя губа опустилась, и он упал без сознания на диван, пробормотав какие-то недоконченные слова.

Теперь она почти готова была бы отдать жизнь Эски, лишь бы не происходило того, что она сделала. Но не время было для раскаяния или нерешительности. Отвратив свои глаза от бледного и неподвижного лица трибуна, которое, казалось ей, отныне вечно будет перед ней, она смело начала рыться в тунике трибуна, чтобы достать драгоценный ключ и, отыскав его, приблизилась к двери и стала прислушиваться. Это была счастливая мысль, так как она услышала быстро приближающиеся шаги раба и едва лишь успела до прихода служителя занять снова свое место на диване и положить себе на колени беспомощно опустившуюся голову трибуна, как будто он заснул под ее ласками. Раб скромно удалился; но, несмотря на непродолжительность его появления, пытка, вынесенная ею в эти немногие секунды, почти стоила того преступления, какое ей предшествовало. Затем она пустилась по хорошо известным ей коридорам и достигла двора, где был заключен Эска. Ни одно слово пояснения, ни одно нежное имя не сорвалось с ее уст, пока она спокойно освобождала человека, ради которого претерпела столько опасностей.

Машинально, как сомнамбула, она открыла колодку, повешенную ему на шею, и сделала ему знак (она, по-видимому, неспособна была говорить) подняться и следовать за ней. Он повиновался, едва сознавая сам, что делает, удивленный появлением своей освободительницы и почти испуганный ее взорами и странными, повелительными жестами. Они прошли по коридорам дома, никого не встречая, и через тайный вход вышли на улицу, пустынную и погруженную в молчание. Тогда в Валерии наступила реакция: она не могла дольше крепиться. Дрожа, она оперлась на руку Эски, без поддержки которого упала бы, и горько зарыдала на его груди.

Глава V SURGIT AMARI

Мало счастливых минут изведала в своей шумной жизни эта гордая и неукротимая женщина. И теперь, хотя угрызения совести терзали ее сердце, присутствие бретонца вызывало в ней такую безумную радость, мысль, что она спасла его, хотя бы ценой ужасного преступления, повергала ее в такой восторг, что удовольствие брало верх над страданием и подавляло его. Для нее было совершенно новым ощущением опираться на его сильные руки и видеть своим господином того, в ком другие видели не более как варвара и раба. Она находила тайную радость в той мысли, что она угадала его благородный характер, отдала ему свою любовь, хотя он не просил ее, что только подобный дар мог спасти его от смерти и что она не отступила ни перед чем, чтобы искупить его. Теперь, первый раз в жизни, Валерия воспользовалась своим женским правом слиться своим существом с существом другого, и на мгновение эта упоительная уверенность совершенно изменила характер и привычки молодой патрицианки. Миррине, скромно идущей в нескольких шагах позади, с трудом верилось, что эта согнувшаяся фигура, двигающаяся неуверенным шагом и делающая робкие жесты, принадлежала ее властной и своевольной госпоже.