«Гласность» и свобода

Я согласился с предложением Голембиовского о том, что «Известия» без всякого решения суда опубликуют опровержение собственной статьи и извинения. Опубликовали. Но опровержение было небольшое, малозаметное, а клеветническая статья – громадная, почти на целую полосу и все это на самом деле было характерной иллюстрацией того, как российское общество ельцинского времени приспосабливалось в начале 1994 года как могло к новой, более кровавой, чем советская последних лет, власти и уже почти открыто ненавидело тех, кто приспосабливаться не хотел.

Все годы после освобождения я по преимуществу имел дело с тысячами людей, валом валивших и писавших в «Гласность»: диссидентами, независимыми профсоюзами и демократическими организациями. Диссиденты, почти полностью поверившие в то, что они победили, были совсем безнадежны, профсоюзы и многочисленные в конце 1980-х годов демократические организации (их рупором и был «самиздат» – сотни газет и журналов по всей стране) во многих случаях отчаянно боролись, несколько профсоюзных лидеров были убиты, другие – куплены, третьи выжаты с помощью интриг – силы были явно неравны. И с профсоюзами шахтеров, летчиков и авиадиспетчеров профсоюз независимых журналистов, появившийся по инициативе «Гласности», которым я и руководил, создал Конференцию свободных профсоюзов России. Но даже вчетвером, представляя довольно мощную общественную силу – четыре наиболее влиятельных профсоюза, мы мало что могли сделать для сохранения хотя бы зачатков демократии в России всем пространстве необъятной России. Особенно тяжело приходилось шахтерам и журналистам, независимые газеты и журналы в 1990–1992 годах громили по всей стране, независимых журналистов зверски избивали. После двух лет работы я вынужден был прекратить съезды независимых журналистов и свою работу в Конфедерации свободных профсоюзов России, потому что независимой печати больше не было – все было разгромлено. Как «Гласность» была первым в годы перестройки независимым журналом, так работавшие из последних сил агентство «Ежедневная гласность», бюллетени «Правозащитный вестник» и «Государственная безопасность и демократия» оставались последними.

Замечательно, что практически ни разу их не защитила теперь уже совершенно свободная (бывшая советская) печать. С нескрываемым пренебрежением журналисты относились к своим менее профессиональным, совсем не думающим о доходах и даже о своей безопасности «самиздатчикам». А в официальной прессе и на телевидении заработки заметно росли, журналистское сообщество находилось в состоянии безудержного восторга, но все точно знали, за что платят деньги, а за что – нет.

В это время готовилось принятие закона о свободе печати, о запрете цензуры в новой России. Его либеральными разработчикам не приходило в голову не только то, что подлинная свобода печати уничтожается на их глазах, но даже и самое общее соображение, что свобода печати может быть сохранена только в условиях демократии. Иначе все это не более чем саморекламный и вполне злонамеренный информационный шум³².

Тогда журналисты как будто не понимали, что, все чаще продаваясь, а главное, – не защищая своих коллег, они становятся все более беззащитными.

Точно так же были совершенно не способны к защите даже самих себя и лучшие, наиболее приличные писатели. Я уж не говорю о том, что на заседаниях правления Виноградов, Турков, Савельев наперебой уговаривали меня ничего не делать, не сопротивляться, ждать пока все разрешится само собой. Алесь Адамович и Валентин Осоцкий были чуть более реалистичны, но в меньшинстве, да и ни в чем не были уверены. Между тем в то время даже просьбами либеральные писатели многого могли добиться. Ельцин сам позвал их на встречу в Кремль, поскольку еще нуждался в публицистической поддержке. Писатели ее покорно обещали (только Булат Окуджава отказался идти), но попросили так жалко и униженно, что Ельцин, игравший в крупную и кровавую игру за власть, с весны готовясь к разгрому парламента, понял, что не они – игроки в этой партии.

Как ни жаль это говорить, прокоммунистическая печать была в то время более правдива и реалистична, но в ней была такая беспредельная злоба и жажда реванша, что здравый смысл оказывался под вопросом. В газете «День» Проханова меня изображали перевернутым вверх ногами и прямо угрожали убийством, «Советская Россия» мало отставала от «Дня». Впрочем и либеральные «Независимая газета», «Сегодня», «Открытое радио» всячески изощрялись в рассказах о том, что конференции о КГБ не вызывают никакого интереса, а единственное, что заслуживает там внимания – не выступления Бакатина, Яковлева, Войновича и Калугина, а официальные доклады нынешних майоров и полковников. Независимая печать к тому времени была уничтожена.

Государственный переворот. Кровавый разгром парламента