ГЛАВА 2

Они устроились в бывшей комнате Эвы, которую после её бегства заняли другие люди. Она располагалась на первом этаже одного из одинаковых зданий, расположенных в непосредственной близости от гаража-склада. Сменившие Эву новые жильцы были, судя по всему, не только привилегированны, раз жили в бывшем жилище дочери вождя, но и достаточно бережливы, так как, вернувшись обратно, она нашла как свои старые вещи, так и достаточное количество аккуратно сложенного всякого подсобного скарба. Чудом сохранившиеся занавешенные тряпками грязные стёкла неплохо удерживали тепло огня, разведённого ими в древней, очень прогоревшей, но ещё вполне сносной небольшой железной печке, трубу которой Адам без труда вывел в коридор, где сильные сквозняки быстро уносили дым, заставляющий их до этого кашлять и задыхаться. Кусок большого полотнища, который прежние хозяева укрепили в просвете отсутствующей двери, не позволял холоду, который, казалось, стал ещё сильнее, проникать в небольшое помещение их нового жилища. Но, к сожалению, столь удачное новоселье не сказалось на здоровье Кайла, который всё так же тяжело болезненно дышал, проваливаясь в непродолжительный сон, а проснувшись, изводил их громким плачем уже несколько охрипшего голоса.

Переход из пещеры в деревню племени тяжело дался обоим малышам, а особенно больному Кайлу. Эва, практически не выпускающая его из рук, осунулась и выглядела разбитой и усталой.

Видя, как ребёнок чахнет прямо на глазах, Адам старался помимо решения всех бытовых вопросов взять и заботы об Айване на себя. Он очень надеялся на то, что ему удастся избежать того, чего сейчас страшило его больше всего, ущемляющее самолюбие похода к ГОДсис. Но ребёнку не становилось лучше, и, мучимый данным обещанием, уже через несколько дней, не в силах больше выносить укоризненных взглядов Эвы, он, одолеваемый внутренним трепетом, отправился в сторону центра 3.

Адам очень волновался не зная станет ли ГОДсис вообще говорить с ним, а если и станет, то что скажет Он ему, уязвлённому человеку, нарушившему своё обещание никогда не возвращаться обратно. Но больше всего Адама терзала мысль, которую он старательно гнал от себя, совершенно понимая её беспощадно эгоистичную, прожигающую правду. “Всё-таки ГОДсис в очередной раз оказался прав. Я не ценил то, что имел, – думал про себя Адам, – и теперь вместо одного несчастного в этом проклятом мире нас стало четверо. А мне нужно-то было только делать то, что Он велел, всего-то соблюдать пусть кажущиеся иногда глупыми, но, судя по по тому, что центр 3 существовал столько веков, Его совершенно оправданные правила”. Адам остановился и, игнорируя ставший совершенно адским мороз, спросил себя: “И всё же что я должен был сделать, когда в саду появилась Эва?” И тут же без паузы ответил себе: “Отпустить её, оставив всё на своих местах”. “Но я не мог! Я не мог! – крикнул Адам равнодушному ледяному миру, окружающему его. – Ты променял веру в Него на плотский грех, который утянул тебя так глубоко, что обратной дороги, которую ты, трясясь от страха и понимания своей никчёмности, пытаешься преодолеть, больше нет. А теперь делай что должен и больше не ной, идиот”, – зло сказал он себе и зашагал дальше.

Так, копаясь в своих невеселых мыслях, споря сам с собой, он шагал, проминая снегоступами глубокий девственный покров снежной целины, привычно удерживая равновесие палками, сжимая их красными от холода руками. Чалма наползала на заиндевевшие брови, а намёрзшие от дыхания сосульки покрывали собой бороду и усы, делая его похожим на грязного, оборванного и жалкого Санта-Клауса.