Главная роль

Ветер усилился. Дул резко, порывами бросал пыль в лицо. Вихрем пролетел огненно-алый шарф, сорванный с плеч какой-то модницы. В доме напротив приоткрылось окно, выглянула молодая женщина и тотчас недовольно сморщившись, захлопнула ставни.

Игнема, засмеявшись, подставила ветру лицо. Вытянула руки, ликующе вскрикнула — ветер трепал ее спутанные волосы.

Максим повернулся и посмотрел на Сервию. За считанные минуты она осунулась так, словно месяц голодала.

— Зачем? — спросил Максим. — Игнема, зачем ты показалась этой… доносчице?

— Я не могла… — горячо воскликнула Игнема. — Не могла от нее прятаться. Не смеет она думать, что победила!

— Подлость не должна торжествовать, — веско уронил Марцелл.

Тут над головами громыхнуло с новой силой. Ветер стих. Крупные и тяжелые, упали первые дождевые капли. Блеснула молния, озарив дома на другой стороне улицы, и тотчас все погрузилось во мрак. Вода низвергалась стеной, по мостовой бежал пенный поток. Молнии вспыхивали поминутно, раскаты грома не смолкали — невозможно было услышать ни слова.

Терраса дворца Калигулы защищала от ледяных струй. Сервия оперлась на руку Максима. Как завороженные они смотрели на струи дождя, на пузыри в лужах.

Постепенно гроза удалялась: молнии сверкали все реже, гром затихал. Начало светлеть, воздух сделался холодным и свежим. Игнема плотнее закуталась в покрывало. Дождь прекратился.

Какой-то человек мчался по Спуску. Он промок насквозь, летел не разбирая дороги, прямо по лужам. Размахивал руками. Максим узнал бестиария. И тот его узнал, завопил во всю мощь легких:

— Лавия родила сына!

Тут все засмеялись, заговорили разом, принялись поздравлять новоявленного отца. Женщины решили немедленно отправиться домой, навестить роженицу. Максим удержал Сервию за руку.

— Позволь задать один вопрос. Давно меня мучает.

Сервия вскинула глаза. Максим смотрел поверх ее головы.

— Почему ты рассталась с Элианом? Разве он хуже меня? Хороший человек.

Взгляд Сервии сделался холоден.

— Да, неплохой, — ответила она раздумчиво. — По собственной прихоти никого не обидит. Но, исполняя волю Домициана, казнил бы Марцелла, Амату Корнелию и меня. Ты же, вопреки воле Домициана, спас Марцелла, Амату Корнелию и меня. Вот и вся разница.

* * *

О женитьбе сенатора Марцелла судачил весь Рим. Женщины презрительно поджимали губы: «Года не прошло, как казнили весталку, а сенатор Марцелл ввел в дом молодую жену». Мужчины возражали: «В прежней любви не было толку, так всю жизнь оставаться холостяком?»

Друзья и клиенты Марцелла, бывавшие в его доме, разнесли по городу весть: Игнема похожа на весталку Корнелию. Мужчины посмеивались: «Только женщины могли такое выдумать!» Женщины верили: «Это умаляет вину Марцелла». Спорщики жаждали собственными глазами поглядеть на Игнему, но она избегала игр и шумных собраний. Любопытство горожан возрастало с каждым днем.

Не меньше судачили и о замужестве Сервии. Ревнители старины возмущались: «Конечно, чужеземец получил римское гражданство и был обласкан императором. Но как римлянка древнего рода могла снизойти до выскочки?!» Молодые и рьяные восхищались: «Чужеземец всего год в Риме, а успел уже получить гражданство и войти в милость к императору. Сервия Марцелла сумела поймать удачу».

Разговоры не смолкали три месяца. Возможно, горожане обсуждали бы выбор и семейное счастье Марцеллов и дольше, но внезапное событие поглотило внимание всех римлян.

* * *

Максим прислушался. В доме Августа стояла удивительная тишина. Такой не было, даже когда императора держали под стражей преторианцы. Тогда хотя бы звякали доспехи часовых, доносились легкие шаги, испуганные перешептывания слуг. Сейчас не раздавалось ни звука. Даже самый воздух казался недвижным. Максим невольно прижал ладони к ушам, проверяя, не оглох ли.

Огонек светильника затрепетал и съежился. Максим подбавил масла. Язычок пламени выровнялся и ярко разгорелся.

Максим молча смотрел на неподвижное тело императора. Нерва умер внезапно, без страданий и долгой агонии. Диктовал письмо, побледнел, прикрыл веки и откинулся на подушки. Поднялась суматоха, примчался лекарь, Максим спешно отправил гонца к Марцеллу. Склонившись над императором, напряженно прислушивался к его дыханию. Сжимал и разжимал кулаки, точно всей силой, всей волей желал заставить биться немощное сердце Нервы. Но этот поединок со смертью ему было не выиграть. Дыхание императора становилось все тише, все слабее и постепенно угасло. Слуги подняли крик. Лекарь молча отвернулся. Максим отослал всех. Остался наедине с мертвым — в тишине, еще более пронзительной от того, что ей предшествовали шум и суета.

Двери распахнулись. Стремительно вошел Марцелл.

— Опоздал?

Максим не ответил.

Больше спешить было незачем. Сенатор медленно подошел к императорскому ложу. Опустился на колени.

Максим отвернулся. Марцелл много лет был дружен с Нервой. И даже не успел проститься.

— Горе, какое горе, — тихо проговорил Марцелл.

— Одно утешение. Легкая смерть.

— Обидно сознавать, что это единственная награда за его труды, — вспыхнул Марцелл.

Поднялся с колен. Повернувшись к Максиму, сказал негодующе: