Главная роль

Дворец Домициана был огромен и великолепен. Стражи искоса поглядывали на чужеземца — поражен ли? Максим, как и надлежит прорицателю, сохранял величавое спокойствие. После Эрмитажа да Исаакиевского собора его трудно было удивить размерами и убранством. Больше всего, пожалуй, понравились фонтаны во внутреннем дворе. Струи воды серебрились, двор словно оплели нити лунного света.

«Такие бы декорации к балету „Антоний и Клеопатра“! — размечтался Максим. — А то развесили холстину. Тоже мне, режиссерская находка!»

Покинув двор, они миновали галерею, потом — несколько залов, и перешли подземным коридором в другую часть дворца. Здесь все было меньше: и залы, и коридоры, и окруженные колоннадами дворики. Зато часовых — несравнимо больше.

Затем пришлось ждать в маленькой комнате. Максиму указали на табурет, центурион и второй командир остались стоять. Максим судорожно соображал, что скажет, точнее, покажет императору. Знал: импровизация, конечно, может выручить актера. Однажды. Чтобы не было провала, роль нужно тщательно готовить.

Послышались шаги, голоса, двери распахнулись, и вошел невысокий жилистый человек с выгоревшей на солнце шевелюрой и такими же бесцветными глазами. Следом за ним ввалились пятеро спутников, явно разгоряченных вином и беседой. На плечах — яркие накидки, на запястьях — широкие золотые браслеты. Все пятеро громко смеялись и говорили, перебивая друг друга.

Вошедший первым сощурил глаза на Максима. Актер поднялся. Он был крайне озадачен. Вряд ли воинские доспехи, пусть даже посеребренные и украшенные богатыми рельефами, служили императору повседневной одеждой. Кроме того, император не почтил бы своим появлением незваного гостя. Напротив, потребовал бы Максима к себе.

Белобрысый, рассмотрев Максима, принялся допрашивать воинов. Вероятно, занимал высокий пост — судя по четкости и поспешности ответов.

Насколько Максим помнил, тайной полиции в Риме не существовало. За безопасность цезаря отвечал начальник императорской гвардии. Похоже, именно его Максим и лицезрел.

Центурион прибавил еще два слова, начальник гвардии шевельнул пальцами, и спутники его безмолвно удалились. Вместо них появился раб-секретарь с табличками для письма в руках. Начальник гвардии ногой придвинул табурет, сел, облокотился о колени, опустил подбородок на переплетенные пальцы. Кивнул Максиму: «Говори».

Но на месте Максима был уже граф Калиостро, каким сыграл его Нодар Мгалоблишвили в «Формуле любви». Человек со скорбными глазами провидца, познавшего все несовершенство людской породы. Временами, правда, в глазах вспыхивали насмешливые огоньки, и тогда плавно опускались тяжелые веки.

Начальник гвардии с заметным интересом подался вперед. Максим начал повествование: неторопливо, с легкой скукой бессмертного, пред чьими глазами прошли столетия, предыдущий век был похож на следующий, и в каждом люди истребляли друг друга.

Он взял в руки один из светильников. Поднял на уровень глаз — бережно, благоговейно. Оглянулся, точно слепец, нечаянно прозревший. Вознес светильник над головой, словно благодаря богов. От резкого движения язычок пламени затрепетал. Максим прижал левую руку к груди, будто сердце разрывалось от волнения. Затем приблизил светильник к губам, резко дунул. Огонек погас. Максим медленно повернулся, дрожащей рукой шаря по сторонам, показывая, что перед глазами его сомкнулся вечный мрак.

Аллегория была — ясней некуда. «Светоч может угаснуть». Счесть светочем кого-нибудь вместо императора было бы государственным преступлением.

Начальник гвардии хорошо это понял. Указал на изящные водяные часы[16]: «Когда же мы ослепнем?» Максим покачал головой и меланхолически возвел глаза к потолку: «Оно от меня скрыто».

Белобрысый не унимался. Теперь его интересовало, как Максим узнал об угрозе. Максим подошел к окну и простер руку к звездному небу. В глазах белобрысого промелькнула насмешка, но губы не улыбнулись. По-видимому, он не верил в астрологию, но пропустить заговор боялся.

Смотрел на Максима, не отводя взгляда. Долго смотрел — и как-то странно. Будто пытался что-то вспомнить. Или просто не знал, на что решиться?

Максим по доброте душевной вздумал ему помочь. Кивнул на центуриона, поднял вверх один палец, потом — два, потом — четыре. Советовал увеличить императорскую охрану. Белобрысый ядовито улыбнулся: «Без тебя не догадались бы». Максим величаво повернулся. Свой долг он исполнил. Остальное — чужая забота.

Жест белобрысого означал: не спеши, не так скоро. Велев дожидаться, вышел. Удалился и секретарь.

Центурион и второй командир осмелились пошевелиться. Максим стукнул себя в грудь, назвался:

— Максим.

Вопросительно посмотрел на центуриона.

— Квинт Септимий, — ответил тот.

Максим кивнул на захлопнувшуюся за начальником гвардии дверь.

— Марк Касперий Элиан, — произнес центурион, понизив голос.

Максим запомнил.

Начальник гвардии не вернулся. Вместо него появились двое рабов и, кланяясь, пригласили Максима следовать за ними. Он повиновался и, совершив путь по каким-то галереям и коридорам, попал туда, куда и мечтал. В термы.