Главная роль

Все эти мысли Максим с легкостью прочел на лице Гефеста. «Надо что-то делать! Пока голова сенатора еще держится на его плечах».

Дружески похлопав бестиария по плечу и поклонившись надменному патрицию, Максим потянул Гефеста в сторону. Сенатор не сделал попытки их задержать — явно не изнывал от желания заполучить чужеземца в гости.

Ни один римлянин, наверное, не обрывал процедуру мытья так внезапно, как это сделали они с Гефестом. Кое-как ополоснувшись, натянув на еще влажные тела туники, выскочили в парк. Максим, вместо того чтобы поспешить к выходу, усадил Гефеста на скамье в тени пиний. Хромой раб взирал сердито. Полагал, они торопятся поведать императору о злоумышленнике.

Максим, мотнул головой в сторону бани, гордо расправил плечи, взглянул свысока, передразнивая сенатора. Округлил глаза: «Кто такой?»

— Марк Серний Марцелл, — отчетливо произнес Гефест.

Максим покачал головой. Поднялся. Теперь он рисовал портрет другого человека. Встал на цыпочки и вскинул руку, показывая, как высок был неведомый заговорщик. Втянул щеку, мол, неведомый отличался худобой. Сгорбил плечи — тот, долговязый, сутулился. Схватился рукой за бок, намекая: у того больная печень. Колени трясутся. Подумал, не наградить ли его хромотой, но решил, что это будет чересчур.

Гефест поначалу взирал недоверчиво, но чем больше подробностей рисовал Максим, тем ярче загорались глаза раба. Человека с такими приметами отыскать не диво. Гефест уже видел себя спасителем отечества.

Фантазия Максима разыгрывалась не на шутку. Он очертил на голове круг: враг плешив. Впалые губы: не хватает зубов. Щурится: подслеповат.

Успокоился, лишь нарисовав портрет полного инвалида. «Пусть поищут!» Одно смущало: мог ли подобный калека покушаться на жизнь императора? Пожалуй, его должно было интересовать лишь собственное здоровье, точнее, отсутствие такового. Но Гефест, безусловно, поверил. «Боюсь, император окажется прозорливее».

Внезапно Гефест привстал и подобрался. Максим проследил за его взглядом и оцепенел.

Он никогда не был лгуном. Не стал им и теперь.

По аллее, поддерживаемый под руки двумя рабами, брел… Ну, словом, тот самый. Худой, долговязый, подслеповатый, лысый, с трясущимися коленями и желтым лицом печеночника.

Если у Гефеста и оставались какие-то сомнения, появление неизвестного их полностью развеяло. Раб воочию узрел злодея.

Актер пытался что-то сказать. Напрасно. Гефеста уже ничто не могло разубедить. Максим это сразу понял. Что бы он ни говорил, что бы ни делал — бесполезно. Долговязого не спасти.

Оставалась одна надежда: быть может, естественная кончина опередит приговор?

* * *

Максим не торопился вернуться во дворец. Гефест — напротив. Максим сдерживал шаг, плелся нога за ногу, с видом крайне утомленного человека. Гефест явно обрел второе дыхание, летел вперед, подзабыв о больной ноге. Максим норовил отстать и затеряться в толпе, Гефест бдительно следил, чтобы этого не случилось. По лестнице, ведшей на Палатин, Гефест прыгал через две ступеньки, влача за собой спотыкающегося актера.

Часовые, похоже, были предупреждены, во дворец пропустили беспрепятственно. Гефест бодрым маршем преодолел галереи и переходы, все так же увлекая за собой понурого актера.

Вскоре они достигли преддверия императорских покоев. Гефест, задыхаясь и сияя, попросил доложить императору.

Тут Максим был отомщен. Гефеста постигло жестокое разочарование. Император был занят, и принять их не пожелал.

Пришлось отправиться в комнату Максима. (Гефест ходил по пятам за актером, твердо решив не спускать с него глаз.) Принесли обед, но ни Максиму, ни рабу кусок не шел в горло. Гефест изнывал от нетерпения. Максим ломал голову, как спасти долговязого инвалида. Гефест сидел на табурете, Максим ходил из угла в угол. Когда оба истомились ожиданием, Гефест велел принести таблички для письма, намереваясь продолжить урок латыни. Глядя, как он помыкает другими рабами, Максим дозрел до светлой мысли, что сам Гефест — императорский вольноотпущенник, удостоенный милости и доверия Домициана. Это объясняло его преданность императору.

Гефест сердито постучал металлической палочкой по дощечке. Ученик был рассеян. Слово «flamma» — «пламя» написал с ошибкой — «flama».

Настал час — обоих позвали к императору. Максим внезапно стал очень спокоен. Такое было с ним на премьере «Тита и Береники». Перед выходом на сцену страшно нервничал, но стоило оказаться в лучах прожекторов — волнение как рукой сняло; он сделался императором Титом — сдержанным, уравновешенным. А сейчас вновь стал прорицателем. Прорицатель никаких имен не знает. Пантомимой изобразил Гефесту сухопарого инвалида? Что, мало таких в Риме? Если взглянуть поближе, сразу выяснится — не тот. «Да, это единственный выход. Рассмотреть вблизи и уверить — не тот».

Гефест заметно беспокоился, долгие часы ожидания его утомили. Но чем ближе подходил вольноотпущенник к императорским покоям, тем тверже становился его шаг. Подбородок гордо выдвинулся вперед, расправились плечи. Как же, нес императору весть о спасении!