Главная роль

Максим не стал отрицать. «Из учебников истории известно: Домициана все-таки убьют, а Нерва сделается императором».

— Скажи, — Домиция внимательно посмотрела на него. — Сперва ты явился во дворец, желая выдать заговор. А теперь примкнул к заговорщикам. Что заставило тебя так поступить?

Максим помедлил и сказал откровенно:

— Жестокость Домициана.

— Жестокость, — негромко подтвердила Августа. — Сколько жертв.

Отвернувшись, произнесла чье-то имя, Максим не расслышал. Вспомнил о казненном актере, которого, по слухам, Домиция любила.

— Не осмеливаюсь противиться воле богов, — медленно и веско промолвила императрица. — Неумолимые парки[31] прядут нить жизни, они же обрезают ее. Спорить с ними не под силу никому из смертных.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга. «Кажется, именно я поддержал императрицу и составил заговор, — думал Максим. — Вот тебе и роль личности в истории!»

Домиция произнесла только одно слово:

— Кто?

Вопрос был понятен: кто возьмется за меч?

Только теперь Максим осознал, что браться за оружие придется не ему. Уж его-то Домициан не подпустит наедине!

— Кто не побоится? — спросил Максим самого себя.

Ответ пришел почти сразу же. Домициан неумеренно жесток с приближенными. Многие простились с жизнью. Многие ощущают императорскую немилость, трепещут в ожидании казни. Этим беднягам терять нечего.

Максим обратился к Домиции:

— Слуги боятся цезаря?

— О да. Император держит челядь в таком страхе, что… Каждый тревожится, доживет ли до конца дня.

— Не захотят ли раз и навсегда избавиться от страхов?

— Убив цезаря? — с полуслова поняла Домиция.

«Великолепная женщина!»

Домиция хлопнула в ладоши. На зов явилась рабыня.

— Позови Энтелла.

Спустя несколько минут в комнату, кланяясь, даже не вошел, а проскользнул — словно тень по стене — смуглый черноглазый мужчина.

— Мой секретарь, Энтелл.

Секретарь стоял к Максиму вполоборота, демонстрируя великолепный греческий профиль. Улыбнулся — левым уголком губ. Правая половина лица, обращенная к Домиции, оставалась совершенно серьезной. Одним глазом секретарь смотрел на госпожу, другим — на Максима.

— Энтелл, — спросила императрица, — кто завтра командует часовыми?

Секретарь закатил оба глаза и замер. Спустя секунду глаза его вернулись в нормальное положение.

— Петроний Секунд.

— Утром я должна переговорить с ним.

— Да, божественная Августа.

— Чья очередь прислуживать завтра в императорской опочивальне?

Энтелл снова принялся искать ответ под лобной костью. Затем правый глаз уставился на Домицию, левый — на Максима.

— Спальника Парфения.

— Кажется, он твой друг?

— Как всякий, кто предан божественной Августе.

Оба глаза обратились к Максиму, затем — к Домиции.

— Хорошо. Разыщи его немедленно. Поговори…

Секретарь поклонился и бесшумно ускользнул.

— Энтелл… Парфений… Двоих достаточно?

— Хватило бы и одного Парфения. Но необходимо склонить на свою сторону и декуриона спальников.

— Согласятся?

— Парфений и Сатур? Думаю, да. Оба — люди мужественные… Идем!

Домиция поманила его за собой через несколько проходных комнат в отдаленные покои. Здесь царил полумрак. Светильники были погашены. Свет проникал из-за прозрачной занавеси, отделявшей вход в другой зал. По занавеси скользили тени. Обернувшись к Максиму, Домиция прижала палец к губам.

Тотчас вслед за этим раздался голос:

— Помнишь чужеземного предсказателя?

Максим тотчас узнал гортанный, с придыханием выговор Энтелла.

— Говорят, предсказание сбудется. Не далее как завтра.

— Хорошо бы, — ответил другой голос, тусклый, невыразительный. Так порой говорят люди, пораженные смертельным недугом.

— Конечно, хорошо. Только само собой ничего не исполнится.

— Верно, — согласился Парфений.

— Кому? — Бесцветный голос обрел некоторые краски; Парфений явно прозревал ответ.

— Человеку мужественному… Отважному… Найдется ли такой?

Наступила пауза. Максим ждал ответа. Судя по частому, прерывистому дыханию Домиции, невозмутимая Августа изнывала.

— Найдется ли отважный? — усмехнулся Парфений. — Лучше скажи: мудрый. Ты не по своей воле пришел ко мне, верно? Подожди, не перебивай! Сам бы ты не решился. Но того, кто тебя послал, боишься больше, чем цезаря… Молчи, слушай! Если я откажусь — не доживу до утра. Если соглашусь… Может, умру не я, а цезарь. Поверь, я достаточно умен, чтобы понять это.

— Как много слов! — не выдержал Энтелл.

Парфений хмыкнул:

— Вдруг завтра навсегда онемею?

— Глупости, — подбодрил Энтелл. — Тебе помогут. Завтра командует Секунд. Поставит таких часовых, чтобы слепы и глухи были. Клодиана знаешь?

— Помощника центуриона Септимия?

— Септимия не бойся. Петроний Секунд сообразит держать его подле себя. А Клодиан… Поддержит… если сам не справишься.

— Как пронести оружие?

— Часовые не станут тебя обыскивать.

— Не пойду же я через весь дворец с мечом или кинжалом! — вспылил Парфений.

— Придумаем. Теперь скажи… Сатур, начальник спальников… Не помешает?

Снова наступила томительная пауза. Одна тень скользила по занавеске — Энтелл ни минуты не мог постоять спокойно. Вторая не двигалась. Парфений не шевелилась. Голос его опять звучал ровно: