Главная роль

— Не помешает? Поможет. Давно твердит: «Дождемся участи управителя Теренция! За какую вину его распяли?»

Домиция прикоснулась к плечу Максима. Следом за Августой актер возвратился в овальную комнату. На лицо Домиции легла тень утомления, однако Августа продолжала улыбаться.

— Оружие, — сказал Максим. — Пусть Парфений перевяжет руку, будто сломал. Кинжал спрячет под повязкой.

Не знал, сам это сочинил или вычитал у Светония.

Августа Домиция несколько мгновений не сводила с него взгляда. Потом легким движением руки позволила удалиться.

* * *

Центурион Септимий не задал ни одного вопроса. Они молча шли по тускло освещенным галереям дворца. Максим искоса поглядывал на суровое лицо Септимия. Чувствовал вину перед этим человеком, ибо уже вторично ему солгал. Себе в утешение предположил, что центурион верен приказу, а не императору.

Когда-то Максим читал, как солдаты любили Юлия Цезаря. Особенно впечатлила одна деталь. Уставшие солдаты, услышав о предстоящем выступлении, взбунтовались. Цезарь, взойдя на возвышение, обратился к ним: «Граждане!» вместо обычного: «Воины!» Это так потрясло солдат, что они принялись умолять о прощении.

Максим снова посмотрел на Септимия. «В Траяне обретет повелителя, достойного преданности».

Центурион угрюмо молчал. Лишь, водворив Максима в подвал, сказал:

— Нерва? По глазам вижу, что Нерва!

— Недолго, — сказал Максим. — Полгода, год.

Стало ясно, что сейчас центурион захлопнет дверь. Максим схватил его за руку. Как бы центурион, напуганный близким воцарением Нервы, не кинулся предупреждать Домициана. Если упомянет о ночной беседе прорицателя с Августой…

«Нужно объяснить центуриону, зачем я виделся с Домицией».

— У Августы есть гороскоп…

Слово «гороскоп» Максим произнес по-русски. Подумав, перевел на латынь как «рисунок звезд».

— Составил жрец… жрец Изиды. Я хотел посмотреть. Сверить с моим. Опасения подтвердились. Планета Марс стоит… — Максим начал входить в образ Ходжи Насреддина.

Затем, спохватившись, что слушает его не глупый эмир, а неглупый центурион, перебил сам себя:

— Неважно. Словом, признаки грозные. Либо всеобщее смятение, хаос, раздоры. Либо — Нерва, за ним — Траян.

Центурион, по-видимому, взроптал на богов, но произнести кощунственные речи вслух не осмелился. Постоял, переминаясь с ноги на ногу. Но, не имея привычки сетовать на судьбу, вскоре смирился.

— Пусть Нерва… Главное потом — Траян.

Запер дверь.

Максим сел на соломенный тюфяк. Чувствовал себя так, словно отыграл изнурительную роль в спектакле и ушел за кулисы. Теперь можно смыть грим, отдохнуть. Максим закрыл глаза, прислонился спиной к стене.

Знал: с этой сцены не уйти. Нет кулис, в которых можно было бы укрыться; посмотреть, как твою роль исполняет другой актер; припомнить свою игру, подумать об удачах и просчетах: в следующем спектакле исправить ошибки…

Здесь надо сразу взять верный тон. Случая исправить ошибку не будет.

Максим отчетливо представлял, что происходит наверху. Императрица вновь призывает Энтелла. Предлагает хитрость: спрятать оружие в повязке. Энтелл передает ее слова Парфению. Вдвоем они выбирают кинжал. Должен быть узким, остро отточенным, с длинным лезвием и маленькой рукояткой. Иной повязкой не скроешь. Тем временем подходит декурион Сатур, начальник спальников. Вместе они разыгрывают нападение. «Ты встанешь у этих дверей, а ты — у тех» Сцепившись, падают на пол. Энтелл, изображая Домициана, сопротивляется изо всех сил. Катаются по полу, подминая друг друга…

Максим вскочил, принялся ходить из угла в угол. Лишний раз утверждался в давнем подозрении: фильмы, где герои гибнут один за другим и кровь льется рекой, снимают люди, в глаза не видевшие смерти и мучений.

…Наверное, близок рассвет. На рассвете императрица позовет к себе Петрония Секунда. «Кто это? Какую должность занимает в гвардии? Почему ненавидит Домициана?»

Максим представлял Секунда как полную противоположность Касперию Элиану. В годах, важный, надушенный, с тяжелой золотой цепью на шее. Может, его обошли должностью, с тех пор и затаил злобу?.. А может, совсем наоборот: юн и горяч, жаждет избавить Рим от Домициана.

Августа приглашает его сесть, смотрит в глаза, говорит:

«Беспокойство о судьбе мужа меня не покидает. Прошу, поставь нынче у императорских покоев особенно преданных часовых».

Секунд слушает императрицу, понимающе усмехается.

…За дверьми послышался шум шагов, звонко ударилась рукоять меча о щит. Максим остановился, невольно напрягшись. «За мной?! Уже?!» Люди за дверью обменялись несколькими словами, потом шаги удалились. «Смена часовых».

Максим снова сел. «Септимий отправится отдыхать в караульное помещение. А вот как удержать вдали от императора Элиана?»

Актер очень не хотел второго убийства. Вдобавок было в этом белобрысом жилистом человеке нечто подкупающее. Актерский талант. Максим помнил, как великолепно Элиан сыграл сцену боя гладиатора-прорицателя со львом!

«Августа умна, — твердил себе Максим, — бессмысленной жестокости не проявит, как и глупости. Зачем вдвойне озлоблять гвардию?»