Максим резко выдохнул и сел на ступени. Ноги не держали. Он радовался, что не придется бежать в дом Марцелла. Сенатор здесь. Позаботился быстро созвать коллег. И только в следующую минуту актер сообразил, что Марцелл, по всей видимости, еще ничего не знает. «Зачем же идет во дворец? Должен был бежать за сотни миль отсюда. Вместе с сестрой и весталкой».
Максим приоткрыл рот, ошеломленный внезапной догадкой. Марцелл с Гефестом шли его выручать!
Сенатор с вольноотпущенником шагали плечом к плечу, в ногу. Головы — высоко подняты, губы — высокомерно сжаты. На лицах обоих написано презрение к смерти.
«Камикадзе!»
Только оказавшись чуть не в двух шагах, они заметили Максима. Разом остановились. Актер приветственно вскинул руку. Гефест покачнулся и всей тяжестью налег на плечо Марцелла. Благородный патриций даже не заметил такой вольности. Сенатор с вольноотпущенником стояли в молчании.
Максим поднялся и подошел к ним.
— Salve!
Тут оба разом обрели голос и закричали на весь Палатин:
— Ты жив?!
— Жив, — ответил Максим. — Император убит.
Марцелл с Гефестом схватили его под руки и бережно усадили. Гефест своим телом загородил от солнца, а Марцелл принялся обмахивать краем тоги. Оба хмурились с самым озабоченным видом: «Бедняга! Натерпелся! Бредит!»
Максим нетерпеливо вырвался.
— Домициан убит. Марцелл! Понимаешь? Убит!
Марцелл бросил быстрый, суровый взгляд на двери дворца. Увидел: часовые, неизменно охранявшие вход, исчезли.
Сенатор в мгновение преобразился. Точно солнечный луч скользнул по его лицу. Это была короткая вспышка торжества. Он не простил императору всего, что пережила Амата Корнелия, замурованная в подземном склепе. Марцелл крепко стиснул плечо Максима. Догадывался, кого должен благодарить.
Максиму было не до благодарностей. Сказал резко:
— Скоро все узнают. Начнется резня, расправятся с приближенными, а заодно — и с невиновными.
Марцелл понял сразу. Преобразился. Перед Максимом стоял собранный, напряженный, готовый к битве воин.
— Нужен правитель, — сказал Максим.
Марцелл повернулся к Гефесту. Хромой вольноотпущенник сидел на ступенях и некотором отдалении. Плечи его поникли. Похоже, Гефест упрекал себя, что недостаточно верно служил императору, от которого видел только хорошее. Максим подошел к нему.
— Послушай. Цезарю уже не поможешь. Надо спасти его слуг.
Гефест обратил к нему больные, несчастные глаза. Явно не слышал сказанного. Сенатор быстро прибавил несколько слов — Максим не успел разобрать. Вольноотпущенник вскочил на ноги так проворно, что едва не упал.
— Спеши к Эмилию Танру, — напутствовал Марцелл. — Его дом у самого Форума. Пусть отрядит гонцов к остальным сенаторам. Должны срочно собраться в курии.
Управитель заковылял прочь, не задержавшись даже, чтобы кивнуть в ответ.
— Сенатора Нерву не забудьте! — крикнул Максим.
— Почему именно Нерву? — полюбопытствовал Марцелл.
— Станет новым императором.
Выпалив это, Максим почувствовал, что сказал лишнее. Марцелл смотрел на него, вздернув брови.
— Откуда знаешь?
— Предполагаю, — попытался вывернуться Максим.
По губам Марцелла поползла ехидная улыбка.
— Уверенно предполагаешь! Кстати, Гефест поведал, как ты предсказал гибель Домициану.
Максим перешел в наступление.
— А что поведал Тит Вибий? Предупредил об опасности? Мол, меня схватили, на допросе могу проговориться. Я думал, ты заберешь весталку, спрячешь надежно. А ты вместо этого… Сам пожаловал на расправу!
— Я у тебя в долгу, — ответил Марцелл. — И сестра…
Максим затаил дыхание, но Марцелл оборвал себя на полуслове:
— Значит, император Нерва? Тогда скажи…
— Нет, — мстительно ответил Максим. — Ничего не скажу.
Они отправились на Форум.
На Палатинском спуске — широкой гранитной лестнице — встретили толпу рабов Марцелла. Увидев среди слуг бестиария, Максим проворно юркнул за спину сенатора. Вынести — после всего случившегося — еще и дружеские объятия было просто не под силу. Бестиарий понимающе ухмыльнулся и ограничился приветственным жестом.
Известие о гибели Домициана разнеслось по городу с невероятной быстротой. Со всех сторон к курии стекались толпы народа. Без помощи плечистых телохранителей вряд ли удалось бы проложить дорогу.
Гефест с Эмилием Тавром проявили расторопность: со стороны Священной улицы и Этрусского переулка показались паланкины сенаторов. С каждой минутой людей в белых тогах становилось все больше. Перед некоторыми следовали ликторы. Толпа встречала одних — приветствиями, других — улюлюканьем. Как понимал Максим, аплодисменты доставались недругам Домициана, свистки — его клевретам. «День назад, верно, было наоборот? Или римская голытьба смелее российской? Освистывает тех, кто у власти, а не тех, кто ее лишился?»
Сенаторы обменивались приветствиями. Были гораздо сдержаннее простолюдинов. Известие застало их врасплох: одних — за пиршественным столом, других — в термах, третьих — в библиотеках. Кто-то явился с загородной прогулки, торопливо отряхивал пыль с одежды, а рабы уже подавали аккуратно сложенную, спешно доставленную из дома тогу.