Главная тайна горлана-главаря. Взошедший сам

Но если в письмах, написанных на борту парохода «Эспань», Маяковский неузнаваемо изменился, как бы вновь став самим собой (остроумным, наблюдательным, жизнерадостно-весёлым), то в стихотворениях, созданных во время этого плавания, его стиль не изменился ни на йоту. Даже Бенгт Янгфельдт, относящийся к творчеству Маяковского с величайшим пиететом, на этот раз употребил необычайно резкие слова:

«…в одном стихотворении он издевается над шестью монахинями, путешествующими на пароходе. ‹…› Дешёвые шутки, которые могли бы найти отклик у необразованной рабочей публики, были недостойны автора таких произведений, как «Человек» и «Про это»».

Вот некоторые из тех «дешёвых шуток»:

«Трезвые,

/ чистые, / как раствор борной,вместе, / эскадроном, садятся есть.Пообедав, сообща / скрываются в уборной.Одна зевнула – / зевают шесть».

Монахини читают Евагелие:

«И днём,

/ и ночью, и в утра, и в полднисидят / и бормочут, / дуры господни».

Во время стоянки в Гаване Маяковский начал писать стихотворение, имевшее поначалу много названий: «Негр Вилли», «Вилли из Гаваны», «Сахарный король», «Чёрные и белые». Но потом стих стал называться по-английски «Блек энд уайт» («Чёрное и белое»). Начинался он оптимистически, почти весело:

«Если

/ Гавану / окинуть мигом –рай-страна, / страна что надо».

Но уже в следующем четверостишии появлялся гаванский чистильщик ботинок негр Вилли. Он немолод и давно уже «вызубрил» главный жизненный принцип капиталистической Америки:

«Белый

/ ест / ананас спелый,чёрный – / гнилью мочёный.Белую работу / делает белый,чёрную работу – / чёрный».

Когда же Вилли спросил об этой явной несправедливости у подсевшего к нему, чтобы почистить ботинки, сахарного короля «мистера Брэгга», то получил от него по физиономии. И Маяковский завершает свою гаванскую историю так:

«Негр

/ посопел подбитым носом,поднял щётку, / держась за скулу.Откуда знать ему, / что с таким вопросомнадо обращаться / в Коминтерн, / в Москву?»

Очерк «Моё открытие Америки»:

«Перед уходом парохода я сбежал за журналами. На площади меня поймал оборванец. Я не сразу мог понять, что он просит о помощи. Оборванец удивился:

– Ду ю спик инглиш? Парлата эспаньола? Парле ву франсе?

Я молчал и только под конец сказал ломано, чтоб отвязаться: «Ай эм реша!»

Это был самый необдуманный поступок. Оборванец ухватил обеими руками мою руку и заорал:

– Гип большевик! Ай эм большевик! Гип, гип!

Я скрылся под недоумённые и опасливые взгляды прохожих.

Мы отплывали уже под гимн мексиканцев».

От Гаваны до берегов Мексики – рукой подать, и 8 июля пароход «Эспань» пришвартовался у причала мексиканского порта Веракрус (Veracruz по-испански, что означает «Истинный Крест»). Маяковский называл его Вера-Круц.

Страна Мексика

«Моё открытие Америки»:

«Сейчас же за таможней пошла непонятная, своя, изумляющая жизнь.

Первое – красное знамя с серпом и молотом в окне двухэтажного дома.

Ни к каким советским консульствам это знамя никак не относится. Это «организация Проаля». Мексиканец въезжает в квартиру и выбрасывает флаг.

Это значит:

«Въехал с удовольствием, а за квартиру платить не буду». Вот и всё.

Попробуй – вышиби».

До столицы страны поэт добирался поездом.

«Моё открытие Америки»:

«Отъехали в девять вечера.

Дорога от от Вера-Круц до Мехико-Сити, говорят, самая красивая в мире…

Я встал рано. Вышел на площадку…