Главная тайна горлана-главаря. Взошедший сам

«Я разбезалаберный до крайности,
но судьбе,

/ не любящий / учтиво кланяться,я, / поэт, / и то американистейсамого что ни на есть / американца».

Газета «Новый мир»:

«Рабочие почувствовали в нём своего человека.

– Это, брат, свой парень – сказал один рабочий председателю после лекции. – Недаром местная шваль его ненавидит».

4 октября Маяковский вновь выступил в Нью-Йорке.

Практически всюду Бурлюка и Маяковского сопровождала Элли Джонс. Она была почти на всех выступлениях поэта.

Правда, свои отношения влюблённые тщательно скрывали.

Законспирированный роман

Элли Джонс впоследствии написала:

«Мы всегда использовали официальную форму общения. Ни он, ни Бурлюк никогда не называли меня иначе как Елизаветой Петровной, в знак уважения».

Особенно корректно, по её словам, вёл себя Маяковский:

«На людях он целовал мне руки. При американцах он называл меня только миссис Джонс».

Конспирация коснулась даже творчества поэта, на что давно уже обратили внимание биографы поэта, дружно ссылающиеся на стихотворение, написанное в летнем рабочем лагере «Нит гедайге!» Оно начинается так:

«Запретить совсем бы / ночи-негодяйке
выпускать / из пасти / столько звёздных жал.
Я лежу, – / палатка / в Кемпе «Нит гедайге».
Не по мне всё это. / Не к чему… / и жаль…»

Что это?

Вновь тоскливая нудьга?

Вновь безысходность и одиночество?

Ведь в этот лагерь поэт приезжал не один, а вместе с Элли Джонс.

Александр Михайлов тоже задался вопросом:

«С чего бы так?»

И пытался найти ответ:

«И вот тут возникает догадка: а не было ли боязни, не смущало ли душу поэта опасение, что его заморский роман станет предметом особого внимания в большом доме на Лубянке?»

Бенгт Янгфельдт продолжил тему:

«…роман с эмигранткой не просто навредил бы репутации пролетарского поэта, но мог оказаться опасным для жизни; если раньше он об этом не знал, то несчастье на Лонг Лэйке показало, что рука ГПУ простирается далеко за пределы отечества».

Между тем «несчастье» на Лонг-Лэйке не забывалось. В первые дни после трагедии Маяковский впал в жуткую депрессию. Потом это состояние не раз повторялось. Спасала его всё та же Элли Джонс. Янгфельдт пишет о том, что произошло после возвращения из лагеря «Нит гедайге», где у них случилась размолвка:

«Три дня они не общались, после чего хозяин, у которого Маяковский снимал жильё, позвонил Элли рано утром и сообщил, что Маяковский тяжело болен и не выходит из дома. Придя в квартиру на Пятой авеню, Элли обнаружила, что он лежит на кровати лицом к стене: «Я уже видела его таким. Таким же депрессированым». Элли разогрела ему немного куриного супа, который купила по дороге. «Не ходи на работу. Не уходи! – умолял её Маяковский. – Я не хочу быть один – пожалуйста! Прости, если обидел тебя».