Главная удача жизни. Повесть об Александре Шлихтере

Евгения Самойловна вошла, разговаривая о чем-то с мрачным эвакуатором, обряженным в монашеский подрясник с капюшоном. Он вез тележку за очередным трупом, держа в руке страшный двузубый крюк. Александр Григорьевич, сжимая пальцы так, что ногти впились в кожу, подошел к входу в барак один. Как ни крепился, но голова все-таки сама повернулась, он взглянул на бесконечные ряды подсолнечников, повернувших свои золотолепестковые шляпки в его сторону. В небе на невообразимой высоте еле заметен комочек — жаворонок. О, как он себя поносил потом за этот прощальный взгляд! Да и еще за то, что поморщился от резкого удара в нос смешанных запахов уходящей жизни и медикаментов.

Шлихтер вошел в барак. Свет проникал через большие, как ворота, двери в торцах этого нелепого, сшитого на живую нитку сооружения. Во всю длину барака тянулись наспех сколоченные сплошные нары из необструганного горбыля. А на них темными грудами извивающиеся от боли тела, жуткие, будто борющиеся сами с собой. Быстро привыкнув к полутьме, Александр, преодолевая желание удрать из барака, присмотрелся к лицам несчастных, вернее, к их безликости. Не лица — черепа, обтянутые синюшной, покрытой липким потом кожей.

Рядом хлопотали люди в серых халатах, тоже безликие, в огромных рукавицах.

Александр посмотрел на вытянувшуюся, как в каталепсии, девушку в лохмотьях.

— Что с ней? — спросил он у проходившего мимо санитара.

— Уже, — равнодушно ответил тот.

— Так почему же не уносите?

— Она никому не мешает. Санитаров на живых не хватает, — ответил тот, отходя. — Мертвые могут подождать!

Александра лихорадило. Это были первые смерти, которые он видел в жизни так близко. Но к черту слезливый сентиментализм. Здесь нужны действия, а не рефлексии. Дело. Дело!

— А ну, скубент, пошевеливайся! — крикнул человек, одетый в черный халат с большим капюшоном, из-под которого сверкали черноугольные глаза. — Берись за вожжи… Да рукавицы одень, дура!

Под ноги подкатился возок — платформа на маленьких колесах. Александр, натянув рукавицы, взялся за грязную бечеву. «Монах», взмахнув руками, зацепил крючьями труп девушки и швырнул его как-то особенно бессердечно прямо на возок.

— Погоняй! — гикнул он и толкнул студента в спину. Александр выкатил труп из барака и, заметив, что кто-то тянет такую же платформу, заторопился вслед. В огромной яме рядами лежали тела, и дезинфекторы посыпали их негашеной известью.

— Клади ровней! — рявкнул дезинфектор. — Да не так, эх, ты… По ранжиру надо! — И, подцепив совковой лопатой труп, ловко уложил его в плотный ряд.

И так целый день, пока обессилевшее солнце не скатилось за холерный барак.

Начальник медицинского отряда полтавчанин социал-демократ Маньковский вечером заглянул к ним в выморочную хату, осиротевшую после внезапно умершего владельца. Пахло карболкой после дезинфекции. Александр и Евгения сидели за выскобленным добела столом при свете коптящей керосиновой лампы. Вид у них был, как у пассажиров после третьего звонка, когда один отъезжает, а другой остается на платформе.

— Сашко!

— Женюточка!

— Боевое крещение приняли успешно! — сказал Маньковский звонким голосом сельского запевалы. — Молодцы. Смелости у вас хватает. А осторожности не очень. Евгения глотает лекарства, чтобы доказать больному, что это не отрава. Это не совсем то, что нам нужно.

— А что делать, если они нам не верят! — покраснела до корней волос Евгения.

— Да, для них вы не авторитет. Вы же не староста, не поп и не воинский начальник. Надо к душе мужика находить свой подход, особый. Может, вам это уже удалось, Александр Григорьевич?

— Отнюдь, — ответил Шлихтер. — Я сегодня возил трупы, обливал известью, закапывал и думал о бренности человеческого существования. Какой-то вибрион, незаметная невооруженным глазом запятая — и рубит под корень таких здоровяков, а мы, со своим интеллектом, гуманизмом и рефлексиями, стоим с бесполезными лекарствами в руках и, извините, хлопаем глазами.

— Первое впечатление обычно бывает ошеломляющим, — сказал врач с мягкой, теряющейся в усах, улыбкой. — Правительство тщательно скрывает перед просвещенным Западом размеры постигшего нас несчастья. Холера скосила уже до полумиллиона человек. Как же признаться, что в России голод и мор, когда помещики и купцы-живоглоты в прошлом году вывезли триста миллионов пудов пшеницы и сахар по бросовым ценам для откорма заграничных свиней!

— Ужас! — не удержалась Евгения.

— Царское правительство никогда не заботилось о народном здравии и сейчас пытается бороться с эпидемией только поповскими молитвами да крестными ходами. Нам чинят всяческие препятствия. Да и официально рекомендуемые для борьбы с холерой меры анекдотические по своей дикости. Так, предписывается… — Он вынул из кармана измятую листовку: — «Пожечь тело больного метлой из крапивы». При головной боли: «Прикладывать к вискам бураки и соленые огурцы». А если болезнь усилилась, «класть хрен на весь живот и держать его до тех пор, пока больной может выдержать его».

— И помогает? — спросил Шлихтер.