Главная удача жизни. Повесть об Александре Шлихтере

Свою группу, в которую вошли он, Лувищук, Хинчук, Полонский и еще десять студентов, они скромно назвали «кружком для совместного чтения». (Кстати, под таким названием она и попала в жандармские донесения.) Изучали основы марксизма. Настроение было бодрое, боевое. И сразу же начались ожесточенные дискуссии о судьбах русского капитализма, крестьянской общины и роли пролетариата в революции.

Такие горячие споры бередили душу и заставляли Александра мысленно пересматривать весь свой жизненный путь. И ломать, и отбрасывать многое уже, казалось, отстоявшееся в нем. Ведь первые арестанты, которых он видел, были селяне. Первые революционеры, о которых услышал, — цареубийцы. Первые нелегальные листки, которые ему посчастливилось прочитать, — «Вестник «Народной воли». Первая мечта — свергнуть самодержавие путем крестьянской революции во главе с каким-то новым Разиным или Пугачевым. Сейчас одна за другой разбивались его юношеские симпатии, фантазии и заблуждения. Печаль утраты былых романтических увлечений и радость открытия нового мира.

Постепенно члены кружка начали втягиваться в социал-демократическую работу. Они распространяли политическую литературу. Вырученные от продажи деньги шли на пополнение социал-демократической кассы. Для этой же цели проводились сборы средств по подписке. Доход давали и платные студенческие вечера. Вот где пригодился лирический тенор Александра и его знание народных украинских песен!

Эти молодые люди твердо встали на позиции социал-демократической группы «Освобождение труда», и их группа с полным основанием стала называться «социал-демократическим кружком русского студенчества». Участники его всем сердцем восприняли идеи «Наших разногласий» Плеханова. Они отстаивали их до самозабвения!

Три истины стали путеводными звездами Шлихтера:

«Революционное движение в России может восторжествовать только как революционное движение рабочих. Другого выхода у нас нет и быть не может»;

«Широкая агитация в рабочей среде немыслима без помощи предварительно созданных в ней и возможно более многочисленных тайных организаций, которые подготовляли бы умы рабочих и руководили бы их движением»;

«Возможно — более скорое образование рабочей партии есть единственное средство разрешения всех экономических и политических противоречий современной России».

Занятия, по традиции, заканчивались песней. Однажды Александр пел высоким тенором: «Есть на Волге утес…» Студенты вторили ему. А прохожие швейцарцы, привлеченные удивительной мелодией, останавливались у палисадника, восхищенно покачивали головами.

— Знаешь, что они сказали, расходясь, эти туземцы? — спросила Евгения.

— Я ведь пел, как же я мог слышать.

— Они сказали: «славе-склаве», то есть «рабы-славяне».

— О, святая простота! Да мы будем свободными людьми значительно раньше, чем они!

В 1891 году Александр, а через год и Евгения стали социал-демократами. Хотя тогда у членов партии не было партийных билетов, но исторический метроном уже начал отсчитывать их партийный стаж. Они вливаются в славную когорту профессиональных революционеров, о которых впоследствии Владимир Ильич Ленин писал:

«Без таких людей русский народ остался бы навсегда пародом рабов, народом холопов».

В последнее время Александра трудно было узнать. Даже Евгения терялась в догадках, что могло так резко изменить его характер. Стал мрачен. Избегал Компаний. Иногда бормотал что-то и даже жестикулировал.

«Болен? Разочарован? Замучила ностальгия?. - перебирала в уме причины Евгения. — А может… Нет, этого не может быть, не разлюбил же он меня так, с бухты-барахты!»

Наконец как-то ей удалось оторвать его от книг и увлечь к подножию Юнгфрау. Выросшая в городе, она с восторгом встречалась с природой. Но Александр не был обрадован этой встречей.

— Да скажешь ты, наконец, что с тобой происходит? — рассердилась Евгения. — И совсем перестал… замечать меня.

— Разве? — спросил Александр, тепло улыбаясь. — Извини, что так нескладно получилось. Я задумался…

— Туманно! — пожала плечами Евгения.

— Мне надо немедленно встретиться с Плехановым, — выпалил он.

— С Георгием Валентиновичем? — широко открыла глаза Евгения. — Это исключается.

— Но почему? Я уже несколько дней репетирую нашу встречу!

— Пустое, — махнула рукой она. — Ты не знаешь его характера. Он высокомерен. И недосягаем, как боги Олимпа. И я не настолько хорошо его знаю, чтобы вас познакомить.

— Ерунда, я поеду в Женеву и заявлюсь к нему сам.

— Но он просто не будет с тобой говорить. И потом, что бы ты мог ему сказать, чего он не знает сам?

Шлихтер поднял обломанный сучок и, манипулируя им, как рапирой, продолжал свой бой с невидимым противником.

— Боюсь, что мне придется схватиться с группой «Освобождение труда»! — сказал он, нанося укол буку.

— Как? С Плехановым? Верой Засулич? Аксельродом? С нашими корифеями?

— Вот именно, — ответил Александр. — Они учат нас не подчиняться слепо авторитетам. Не принимать ничего на веру. Я нашел их ахиллесову пяту!