Главная удача жизни. Повесть об Александре Шлихтере

— Ты что это, Сашко, до сих пор костюм не надел? — вдруг оживилась хозяйка, поправляя у зеркала прическу. — Не забудь, что у нас сегодня гости, гости…

Он вытащил из карманчика старинные швейцарские часы, узким кожаным ремешком пристегнутые к пуговке жилета.

— Сейчас будут! — проговорил задумчиво, заводя их. Гости! Сколько у них побывало людей — соратников давних революционных лет и юношей, только вступивших в самостоятельную жизнь, земляков-лубенчан и ленинградцев, москвичей, сибиряков. После десятилетий скитаний по тюрьмам, городам и весям многих можно было бы назвать земляками. Одни заявлялись нежданно-негаданно, другие предупреждали, но всех встречали с присущим людям ленинской когорты.

— Но есть потрясающие встречи, назовем их вертикальными. Когда приезжают люди из разных лет жизни. Тогда кажется, что в комнату сразу сошлась вся твоя жизнь… И гости видят тебя одни — молодым, а другие вот таким старым, хлипким, как теперь я… Как бы это назвать…

— Пленум друзей! — с улыбкой подсказала Евгения.

— Пожалуй, лучше не придумаешь. И все-таки есть гости, появление которых вызывает у меня совершенно особые, непередаваемые чувства! — воскликнул Шлихтер.

Через минуту в дверь постучали. Но не почудилось ли ему? Это же один из тех условных стуков, которым пользовались здесь же, в подполье, три десятилетия назад: тук-тук… тук-тук…

Александр Григорьевич даже зажмурился. А когда открыл глаза, перед ним стоял сухопарый человек с сединой на висках, в фуражке железнодорожника.

— Женютка, ты смотри, кто к нам заглянул! Какая радость! Ведь это же Линкевич Евгений Михайлович! — воскликнул Шлихтер, обнимая за плечи и подталкивая вперед гостя. — В красный угол садитесь!

— Помню, помню… — воскликнула Евгения. — Мы же знакомы с вами с 1903 года по работе в Управлении Юго-Западных железных дорог.

— Точно! — обрадовался Линкевич. — Сколько у вас перед глазами людей прошло, а вы не забыли. Я работал конторщиком отдела счетоводства. — Он снял картуз, сел и надел его на коленку. — Стал членом подпольного кружка, который организовал и вел Александр Григорьевич.

— «Искру» наизусть выучивал, чтобы не оставлять вещественных доказательств! — с гордостью за своего ученика сказал Шлихтер.

За золотисто-розовыми стволами мачтовых сосен, обступивших уютную дачу, виднелся ровный зеленый штакетник. Кто-то стукнул щеколдой калитки.

— К нам еще гости! — оживленно воскликнул Александр Григорьевич. — Милости просим! Сюда, сюда.

И увидел, как один за другим входят сдержанно-взволнованные степенные люди с непокрытыми седыми, а то и лысыми головами. Ах, время, время! Краем глаза углядел: обычно невозмутимая жена с трудом сдерживает слезы. Руки ее нервно теребят кружевную манишку строгого черного платья. Ах, время… Но стоило лишь слегка напрячь память, как на почти неузнаваемо измененных беспощадным временем обликах вошедших, словно по волшебству, проступали черты молодых лиц. Это они, те, кто в девятьсот пятом шли к нему, твердокаменному большевику, из киевских предместий — Печерска, Куреневки, Соломенки, Демиевки. Жаль, что среди них не видно отчаянных пареньков с Шулявкн, связных-функционеров и разведчиков, напоминавших тогда Шлихтеру героя парижских баррикад Гавроша, — маленького Станислава Косиора и крепыша постарше Власа Чубаря. Они были теперь в Политбюро Центрального Комитета ВКП (большевиков).

— Здравствуй, Сашко. Мы тебя как прежде называем — не возражаешь?

Он по очереди обнимал каждого.

— Спасибо тебе: каких высот достигал, а народа никогда не чурался.

— Помилуйте, товарищи! Какие высоты? Все это было выполнением партийных поручений! — Хозяин растерянно почесал совсем уже седую бородку клинышком, — Обычная работа!

А гости наперебой напоминают:

— Будет прибедняться, Сашко! Первым наркомом земледелия РСФСР был? Был. Первым наркомом продовольствия Советской России, главным хлебодаром и чрезвычайным комиссаром не тебе ли пришлось потрудиться? А кого окрестили одним из отцов продразверстки, спасшей от голода миллионы людей?

— Это же всем известно! — недовольно буркнул Шлихтер.

— А помнишь, как тебя наркомом продовольствия, а потом наркомом земледелия Украины назначили? Батькой машинно-тракторных станций называли… Как первые колхозы организовывал?

— Хватит, друзья, — выручая мужа и сдерживая смех, сказала Евгения Самойловна. — Все равно даже мне, его жене, всего не вспомнить. Он и дипломат, и полпред, и торгпред, и председатель смешанной советско-финляндской комиссии, и ректор института красной профессуры, и председатель Укоопспилки… И прочая, и прочая. Давайте лучше пить чай!

— Да-да, женушка, все, что в печи, на стол мечи! И когда все — в тесноте, да не в обиде — уселись за круглый стол, появился еще один гость. Был это строгий молодой человек с высоким светлым лбом.

— Извините, Евгения Самойловна, что непрошеный, — сказал он с белозубой улыбкой, — но в такой день, я думаю, повинную голову меч не будет сечь.

Все засмеялись, очарованные непосредственностью черноглазого молодца.