За минувшие полвека Биркин снялась в десятках фильмов, у нее вышли пара десятков альбомов, но ничто – даже сконструированная для нее и получившая ее имя суперпрестижная и супердорогая модель женских сумочек Birkin – не может затмить славы записанной в 1969 году песни. Для всего мира Джейн Биркин остается прежде всего голосом, вздохами и страстью “Je t’aime… moi non plus”.
Гейнсбур же продолжал скандализировать своих соотечественников. В 1979 году, вдохновленный грандиозной шумихой, которую устроили в Англии своей “God Save the Queen” Sex Pistols (см. главу God Save the Queen в этой книге) он отправился на Ямайку, где в сопровождении местных музыкантов записал регги-версию национального гимна «Марсельеза», вызвавшую ярость консервативных патриотов и даже угрозы убить его со стороны ветеранов Алжирской войны.
В 1986 году, участвуя в телешоу вместе с Уитни Хьюстон, он прервал ее монолог, заявив во всеуслышание: «Я хочу ее трахнуть». Смущенный ведущий перевел певице: «Он хочет купить вам цветы». «Не поправляйте меня, я хочу ее трахнуть», – возмутился Гейнсбур.
И тем не менее, когда в 1991 году он умер, не дожив месяца до своего 63-го дня рождения (он выкуривал по пять пачек суперкрепких сигарет Gitane без фильтра в день), президент Франции Франсуа Миттеран сказал: «Он был наш Бодлер, наш Аполлинер. Он поднял песню на уровень искусства».
Стена дома, где он жил в Париже, превратилась в раскрашенную граффити «стену Сержа». У двери дома постоянно лежит пустая бутылка виски и среди надписей главная: «Serge, je t’aime.»
А что же Брижжит Бардо? Со временем испытанное в 1969 году чувство «пронесло» сменилось досадой на свою робость и упущенную долю славы. В 1986 году она решила издать записанную в 1967 свою вместе с Гейнсбуром версию “Je t’aime… moi non plus”, но несмотря на то, что она была первой, именно Биркин остается в памяти как голос канонической, легендарной и вошедшей в историю песни.
MY WAY
Как написанная другими песня стала авторски исповедальной для Фрэнка Синатры, что сделал из нее разнузданный панк Сид Вишес и почему сам певец был ею недоволен
У Фрэнка Синатры было прозвище – The Voice, то есть «Голос». Ко второй половине 60-х, когда слава певца, вытесняемого из популярной культуры нашествием рок-н-ролла, начала постепенно меркнуть, в этом прозвище – изначально почтительно-восторженном, воздающем должное не только выдающимся вокальным данным, но и умению глубоко проникнуть в дух, в душу исполняемой им песни – появилась некая сомнительная двусмысленность. На первый план вышли артисты, ценили которых не столько за умение петь, сколько за способность создать песню, отвечавшую чаяниям времени. Боб Дилан, Beatles, Simon & Garfunkel, Джим Моррисон, Леонард Коэн, даже Rolling Stones – все они и многие другие их сверстники из новой волны поп-культуры писали от себя и о себе, но умудрялись тем не менее попадать в резонанс с мыслями, чувствами и чаяниями своей аудитории. Именно они стали голосом времени – голосом, в котором важны были не вибрато и не величина покоряемых октав (хотя многие из них были при этом выдающимися вокалистами), а голосом поэтическим, голосом, в котором выражался дух эпохи. «Синатромания», отражавшая гигантскую популярность Синатры в 1940-е годы, была уже так далека, что казалась явлением чуть ли не прошлого века. Переваливший за рубеж шестого десятка «Султан экстаза» (The Sultan of Swoon), как еще его называли, если еще и мог кого-то привести в экстаз, то только сильно уже постаревших физически, но остававшихся в своем подростковом сознании bobby-soxers – сходивших по нему с ума в юности девчонок, которых тогда так называли из-за чрезвычайно популярных в их среде bobby socks – коротких белых носочков. Некогда непререкаемый в своем величии Фрэнк Синатра становился все более и более очевидным анахронизмом.