Навигатор движется по знакомому маршруту. Надёжный и отрешённый от всякой суеты. Как крейсер, уверенно режущий океанскую волну, он повторяет этот путь день за днем, следуя коротким командам Капитана. Ничто не отвлекает его, ничто не может сбить с толку. Ни манящие запахи жаровен и печей ресторанов и кондитерских, ни наглые посверкивания реклам, ни лес топочущих вокруг человеческих ног не могут заставить Навигатора изменить курс. Он покорно несёт службу, смиренно исполняет свой долг — быть глазами Капитана. «Парк!», «Метро!», «Аптека!», «Дом!» — не хватит и романа, чтобы описать какой смысл имеют эти команды для Навигатора. В коротких словах спрятаны переплетения звенящих улиц и немых переулков, скользкие лестницы и гулкие переходы, знакомые и чужие голоса, нежные ароматы богатых кварталов и мерзкая вонь подворотен в трущобах. Но «дом» — лучшая из команд. Навигатор ведет Капитана в тихую гавань, где пахнет спокойствием и уютом, где сытно и тепло. Где Капитан слушает голоса и музыку из ниоткуда, а Навигатор может растянуться на полу у его ног и вспоминать, как забавно бывает слушать разговоры Капитана с другими людьми. Они тычут в Навигатора пальцами, а Капитан говорит: «Да-да, золотистый ретривер. Золотистый ретривер».
Несгоревший
Один знакомый — Николаем зовут — устроился, по молодости ещё, на работу в крематорий. Надо было ему гробы, как только их из зала прощания спустят, с лифта принять, на кар поперек погрузить и через дугообразный полумрачный тоннель, длиной метров семьдесят, ехать к печам.
И вот настала его первая смена. Загрузился он и поехал. Едет гробами вперед. Так уж был этот кар устроен, что на нем и задом наперед можно было ездить. И вот уже Коля почти до печей доехал, как вдруг видит, идет кто-то навстречу неровной походкой, левой стены держится. В черном костюме с обгоревшим рукавом, волосы почти все сгорели, лицо в саже, глаз опух.
Колян и так был в напряжении: все вокруг незнакомое и смертью пахнет, а увидев этого мужика, он вообще разволновался. Кар не слушается, виляет. А мужик обгоревший как застонет: «Где здесь выход!» Коля с кара спрыгнул, споткнулся, упал и пополз к противоположной стене. Кар — влево. Уперся передним гробом в стену, тот наехал на второй, хрустнул и соскользнул с платформы. От удара треснувшая крышка развалилась, и из гроба показался покойник. Коляна от страха стошнило. Он посмотрел туда, откуда падал свет, и разглядел только голые ноги идущего в его сторону человека, и услышал раскатистый, усиленный эхом, голос: «Вернись, несгоревший! Выхода нет!» Тут Колян отключился.
Пришел он в себя в скорой. Рядом сидел Егор, печник, и рассказывал: «В кабаке неподалеку пожар был под утро. Мужик, бухой крепко, еле выбрался и бежать, куда глаза глядят. Через поле и к нам. Как внутрь попал, не помнит. Упал за печами. Он как вышел, я сразу понял, что не наш клиент, но обосцался еще раньше. Ну, дал ему в бубен. А он все причитал: «Я не сгорел! Не сгорел!» Пока я штаны снимал, он ушел. Я ему кричу: «Вернись, несгоревший, там выхода нет!» Пошел за ним, а там ты в блевотине, и бабка из разбитого чемодана торчит». В тот же день Николай уволился. Теперь же, если речь заходит про смерть и про всё такое, он говорит: «Я в свое время в крематории работал. Но ушел… Не моё это».
Колодец
Наконец мы докопали до бетонной стенки колодца. Останавливаю руку в сантиметре от серо-коричневой поверхности. Чувствую, камень нас презирает. За то, что мы нагло обнажили его, пробив эту штольню, и за то, что наше хилое воображение беспомощно перед тайной, спрятанной в его нутре. Он отвечает на нашу дерзость неизвестностью, сочащейся сквозь мельчайшие поры. Что там на самом деле? Детский скелетик в толще песка, прикрытый истлевшим тряпьём? Или?
Шепчу, боясь за громким словом не расслышать какой-нибудь важный звук:
— Ирфан, думаешь, она здесь?
— Здесь она, здесь. Чуть ниже, чуть выше, — Ирфан отвечает вполголоса; шёпот не для его баса. Вокруг всё сырое и пахнет тревогой — земля, бетон, скользкая глина. — Давай отбойник.
Дёргаю верёвку стартера. Отбойный молоток стрекочет, мешая вслушиваться в шевеление страха за спиной. Ирфан берёт молоток и нацеливает пику в крохотную выбоинку в виде сердечка. Отбойник сначала робко цокает, потом бодро напрягается и жалит стенку. Камень плюёт в нас крошкой: «Да подавитесь!»
…