Главный рубильник (сборник)

На точке Будалла становился другим человеком. В его движениях появлялась резкость и суета. В голосе – раздражение и злоба. Непонятно с какого перепугу Будалла затевал разговоры о бабах, хотя дальше пересказа пошлых баек не продвигался. Периодически он рыгал и издавал иные звуки, которые, к счастью, достигали микрофона едва-едва. Короче говоря, на точке компанейский парень превращался в свинью. Но самым неприятным было то, что Будалла начинал орать. Ему казалось, что если он отдалялся от Трапа, от Динака, от Шаки, от Кафши с ее грузовичком-мусорщиком – то говорить следовало громче, а если отходил за какую-нибудь башенку или за маршевый двигатель – непременно орать, чтобы докричаться. Понятно, что и Трап, и Динак, и Шака, а порой и Кафша разражались в ответ проклятиями, потому как хорошего мало, когда тебе начинают рвать барабанные перепонки, но объяснить что-то Будалле на точке было невозможно. Он взрывался ответной руганью, сам жаловался на боль в ушах и начинал шипеть, что незачем повышать голос, имея перед жевалкой переговорное устройство. Когда же кто-то из его партнеров, да хоть сама Кафша, предъявляли Будалле те же самые претензии, тот невинно удивлялся – «А как же еще до вас докричаться, если я вас не вижу? Я ж не ору, я окликаю!» Дошло до того, что старшие прочих команд начали выговаривать Кафше за звуковую несдержанность низкорослого крепыша, и той пришлось отправляться к диспетчеру Порта и за изрядную мзду выбивать новые переговорники с отдельным диапазоном. К сожалению, это помогло не в полной мере. Если Будалла и прикрутил ручку громкости выкриков, то заменил их напеванием замшелых песенок, в которых он не только умудрялся перевирать слова и ноты, но и перекидывать их с песни на песню. Отчаявшись, Трап уже собрался залить Будалле переговорник плексом, но от крайнего средства его внезапно отговорил Динак. Фарфоровый прищурил свои и без того узкие глаза и прошептал Трапу на ухо.

– Ты давно Будаллу знаешь, дорогой?

– Два месяца, – раздраженно буркнул Трап, оглянувшись на душевую, в которой фыркал и пыхтел его акустический истязатель. – Как и всех вас. Но мне плевать, сколько я его знаю. Здесь все друг друга давно знают. Скоро я и тебя буду давно знать. Или ты пришел сюда на время?

– Безусловно, дорогой, – слегка насторожился Динак.

– Забудь, – сплюнул под ноги Трап. – Отсюда не выбраться. Отстой никому не нужен. Мы все отстой, Динак. В скребки сливают отстой.

– С чего ты взял? – скривил губы Динак.

– Потому что программа удержания рабочих мест «нет андроидам» создана для отстоя, – отрезал Трап. – Или ты думаешь, что какой-нибудь железный парень соскребал бы хуже нас ракушки с тушек? Лучше. И без скафандра бы обходился на точке. И без страховки. И без переговорников. И без выходных. Или ты променял место в какой-нибудь теплой конторке на этот скафандр, чтобы стать миллионером? Чего тебе не качалось в офисе у компьютера? Два месяца прошло, Динак. Ты еще не разочаровался? Мы – отстой, неспособный ни на что дельное. К этому следует привыкнуть и все.

– Не… – зажмурившись, протянул Динак и вновь принялся раскачиваться. – Нет, дорогой. Что тогда забыл в скребках ты? Ведь ты не считаешь себя отстоем, верно? Или в баре врут, будто папочка у забияки Трапа некогда был не последним человеком в Порту? Да и мамочка слыла важной персоной. Она ведь и теперь вращается в высших сферах? Или в низших? Ну, не дергайся, я ж в стратосферном смысле. Вот ведь как бывает, чем ниже опускаешься, тем оказываешься выше. Небожители топчут поверхность Токе, а отбросы – стальные решетки у них над головами. Мне, впрочем, все равно. Твоя жизнь. Хотя, любопытно. Нет андроидам, говоришь? Чего тогда дергаться? С одной стороны ты уже год отстаиваешься в скребках, а с другой чуть ли не каждую ночь лезешь на ринг. Зачем? Не смерти же ты там ищешь?