Главный университет. Повесть о Михаиле Васильеве-Южине

— Ну, это уж дудки, — вскочил Южин.

— Вот и я говорю, деньги деньгами, а театральный любитель себя на сцене увидеть желает. На то он и время тратит, чтоб от искусства радость иметь…

Постепенно исчезла натянутость, и только однажды Южин снова насторожился.

— Я вам выдам один секрет, — таинственно сказал Кобельков.

— Да? Какой же?

— Я согласился приехать в Красный Яр, потому что здесь рыбалка отличная. Вот покажете свой спектакль, освободитесь малость — и махнем. Люблю я на зорьке с удочкой или переметом побаловаться. Эх, жаль только — бударочки или другой какой лодочки нет…

Когда Кобельков уходил, то звал уже Южиных по имени-отчеству, а они его — Алексеем Ивановичем.

— Это — другое дело. А то слышишь: Кобельков, Кобельков… Прямо-таки лаять хочется.

Предупреждение о том, что Банников стремится закупить целиком спектакли «Дети Ванюшина», оказалось основательным. Узнал об этом и Ашот. Он примчался к Васильеву.

— Вы слыхали?

— Слыхал. Не беспокойся, Ашот. Билеты уже продаются. Наш новый пекарь оказался неплохим коммерсантом. Так что премьера состоится, и не далее как сегодня.

Хотя зал был переполнен, билеты все же оказались проданными не полностью. Городская знать не пожелала увеличивать доход в пользу больных и бедных. Она важно уселась в первом ряду, заняв эти места бесплатно — по праву сильных.

Спектакль шел долго, без малого четыре часа. Михаил Иванович и Ашот волновались, как дети. Ашот не выходил из-за кулис, а Южин поминутно поглядывал на Марию и по глазам ее определял, не слишком ли скучным выглядит это зрелище. Ему нравилась пьеса Найденова, но режиссером он был впервые в жизни. К тому же ставил спектакль он ровно столько времени, сколько потребовалось артистам, чтобы выучить роли.

В антракте он спрашивал у жены:

— Не очень скучно? Понятно, о чем речь? Хорошо слышно?

Мария не хотела расстраивать мужа. Увы, далеко не все было понятно. Артисты из Красного Яра не слишком четко произносили слова, иногда невпопад смеялись, а иногда слишком откровенно посматривали на суфлера. В конце спектакля зрители хлопали долго и громко. Когда занавес закрылся, Михаил Иванович поднялся на сцену.

— Я вас поздравляю, друзья. Судя по реакции зрителей, спектакль удался. Рад за вас, за ваш успех.

В это время его окликнули. Это был Кобельков.

— Не сейчас, Алексей Иванович. Завтра решим наши финансовые дела.

— Я не о том. Мне вас на минутку, Михаил Иванович.

Васильев отошел к Кобелькову, и Мария увидела, как побледнел ее муж.

— Что случилось, Миша? — спросила она, подойдя.

— Ничего, ничего, Мария. Пойдем домой, я провожу тебя.

— А потом?

— Извини, пожалуйста. У меня еще кое-какие дела.

Еще раньше заметил Южин, что Ванюши Банникова на спектакле нет. То ли отец не пустил, то ли парнишка сам решил не приходить, не терзать свою душу. Ванюша действительно на спектакль не пошел, а отправился к реке. Здесь, на причалившем к берегу пароходе, шумно развлекалась красноярская молодежь, та, которую спектакли не интересовали. На палубе были расставлены столики, между ними угодливо суетились официанты. Что-то дикое, нечеловеческое было в этом пьяном разгуле. Парни норовили задеть друг друга, толкнуть столик, картинно плюнуть на палубу.

Мысли Ванюши были далеко. Молчаливый и стеснительный, младший Банников сидел в сторонке, на корме.

И вдруг до него донесся женский крик.

— Помогите, ради бога, помогите! — неслось по палубе.

Ванюша, не помня себя, бросился на помощь…

— А тебе чего надо? Ишь, защитник выискался. Дай-ка этому сопляку по загривку…

Ваня почувствовал, как что-то тяжелое опустилось ему на голову и по лицу потекла липкая жидкость. Он очнулся через несколько секунд и увидел, что все вокруг смеются над ним, а пуще всех — здоровенный детина с бутылкой в руке.

— Что, замарался, защитничек? Ну-ка умойся, герой. Он схватил Ванюшу, поднял его и швырнул за борт… А к берегу уже бежали люди, что-то кричали, смеялись…

Придя в себя, Ваня увидел, что лежит в мокрой одежде на берегу, а рядом стоят пристав и отец. Парень, только что издевавшийся над ним, валяется у них в ногах.

— Клянусь — не знал… Не погубите хмельного. Грех попутал…

Он плакал, растирая по лицу слезы, и Ванюше вдруг стало стыдно за этого никчемного человека.

— Нет тебе моего прощения, — говорил Банников и вдруг, повернувшись к Ванюше, сказал: — А с тобой я дома поговорю. Фамилию Банниковых на посмешище выставил! У-у, глаза б мои тебя не видели…

Изнемогая от стыда, обиды и унижения, Ванюша с трудом поднялся и побрел домой.

Васильев писал об этой ужасной трагедии в газете «Астраханский листок»:

«В результате — страшная катастрофа. Молодое, чуткое самолюбие не выдержало жестокого испытания, и в тот же вечер во дворе своего дома почти на глазах семьи Ваня Банников выстрелил из револьвера себе в висок…»

Ашот, мягкая, отзывчивая душа, тяжело переживал гибель Ванюши, хотя друзьями и даже товарищами они не были.

— Как это ужасно! — говорил Ашот. — Ну что он им дался, такой безобидный, добрый…

— А доброта и безобидность обывателям поперек горла, — сказал Васильев с ненавистью. — Его обывателя сожрали.