Главный университет. Повесть о Михаиле Васильеве-Южине

Началось, как всегда, с малого, с небольших денежных взносов, но Михаил Иванович понимал, что этого недостаточно. Ссыльные нуждались не только в финансовой поддержке. В кассе хранились паспорта, необходимые для побегов, явки, пароли.

Но и это не удовлетворяло Южина.

— Я убежден, что нам нужно собраться, съехаться из различных уездов — от Черного Яра до Красного. Встретиться, чтобы вместе, сообща договориться о работе…

— Идет война, и мы должны вернуть ссыльных к работе, к активной деятельности.

В Астрахани Михаил Иванович получил «официальное положение»: как Виргилий Шанцер-Марат в Москве, так и он в Астрахани стал помощником присяжного поверенного. Его шеф адвокат Виноградов слыл в городе человеком почтенным, уважаемым, и это было весьма кстати. Он, конечно, не мог предположить, что в филерском донесении начальнику губернского жандармского управления говорилось: «Среди политических ссыльных имеется «касса взаимопомощи», и одними из главных участников «кассы» являются Васильев Михаил Иванович и его жена Мария Андреевна».

Докладывая о «высланном с Кавказа деятеле Российской социал-демократической партии», жандармский начальник уточнил: «Сам Васильев, по полученным агентурным сведениям, состоял в существующем в Астрахани нелегальном кружке «касса взаимопомощи» политическим ссыльным, а жена его была в ней кассиром».

Свое возвращение в Астрахань губернатор Соколовский ознаменовал свиданием с начальником жандармского управления. Вице-губернатора, так неосторожно переславшего ему злополучный пакет в Германию, он видеть не пожелал. Зато полковника Федоренко он вызвал в первый же день.

— Большевики еще существуют?

Федоренко посмотрел на губернатора удивленно. Неужели анекдоты не лишены основания? Он и раньше был о своем начальстве не слишком высокого мнения, а после этого вопроса и вовсе утвердился в нем.

— Существуют, ваше высокопревосходительство, — отчеканил он.

— И вы не можете с ними справиться? Ждали, пока я вернусь?

Федоренко развел руками.

— Кого вы считаете самыми опасными из них?

Федоренко называл одну фамилию за другой. Губернатор прерывал его короткими устными распоряжениями: арестовать, наказать, в солдаты, выслать вон…

После фамилии присяжного поверенного Михаила Васильева Соколовский топнул ногой.

— Вон, вон! Чтоб духу его здесь не было! Выслать.

— Куда прикажете?

— Куда угодно, хоть к черту на рога.

— Но ведь…

— Что вы мне задаете дурацкие вопросы? Пусть едет куда хочет. У него спросите. Разумеется, не в столицу и не на Кавказ.

— Может, за границу? — неосторожно спросил Федоренко.

— Что? Вы с ума сошли, милостивый государь! Заарестовать! И его, и жену. Всех, всех заарестовать!

Федоренко поспешил удалиться. Приказ есть приказ. Васильев и его жена в тот же день были арестованы.

Вскоре, однако, решение пришлось изменить — оснований для ареста у Федоренко было недостаточно. И он вспомнил разговор с губернатором…

На вопрос, куда бы Васильевы пожелали выехать из Астрахани, Михаил Иванович, улыбаясь, ответил:

— Заграничные курорты мне ни к чему, в столицу не отпустите. Так что разрешите уехать в Саратов.

— Почему именно в Саратов?

— Имею пристрастие к саратовским гармошкам, — без тени улыбки ответил Южин.

К удивлению Михаила Ивановича, выезд в Саратов ему был разрешен.

Шел 1915 год.

В Саратове

Чола Ломтатидзе умирал… Как надеялся он на Саратов, на этот город «добрых демократов», как величали себя местные либералы!

— Я следом за тобой, Михаил Иванович, непременно следом, — говорил Чола, провожая Южина из Астрахани. — Ты уж там позаботься, будь любезен… Там, в Саратове, много товарищей, они помогут, — горячо говорил Чола. — И Чхеидзе поможет. Он ведь в Петербурге. Депутат!

Ломтатидзе глубоко и тяжко закашлялся, болезненно поморщился и стыдливо спрятал лицо.

— Ты, Мишенька, не забудь обо мне там, в Саратове. Только бы из Астрахани… Только бы отсюда. Я задыхаюсь… Мне нечем дышать… Так ты не забудешь?

Он приехал в Саратов сразу же после Васильевых.

Квартира, которую снял Васильев, не отличалась ни размерами, ни удобствами. И все-таки они ее сняли, потому что был в ней уголок для маленькой Валюши.

Из-за нее в семье шел постоянный спор о том, на кого она больше похожа — на отца или мать. И поскольку спор этот для родителей оказался неразрешимым, Валюша попробовала определить сама:

— Я похожа на дядю Павла.

Мария Андреевна всплеснула руками: ведь девочке шел лишь третий год и она Павла Андреевича ни разу не видела. Просто разговор о богатырском здоровье дяди, видимо, запомнился ей, и она, отчаянно надувая щеки, демонстрировала свою схожесть с дядей Павлом.

— А ведь верно, Мишенька, на Павла… Право, на Павла, — говорила Мария.

Южин не спорил, хотя в душе ощущал легкую обиду. Если мужем он был нежным, заботливым, то отцом оказался прямо неистовым. Он вскакивал с постели, если вдруг среди ночи раздавался плач ребенка, приходил в отчаяние от малейшего его нездоровья. Михаил Иванович ни на минуту не забывал о своем туберкулезе и постоянно терзался мыслью, не передал ли он своей дочке эту проклятую болезнь.