Главный университет. Повесть о Михаиле Васильеве-Южине

Как украсила эта девчоночка его жизнь! С ее рождением он постоянно открывал в себе никогда не испытанные ранее чувства. И странно: думая о будущем, о революционной борьбе, он неизменно связывал все свои мечты с этим маленьким существом.

Небольшой домик на Царицынской улице саратовцы называли «Маяком», Этот одноэтажный длинный дом на узенькой улице был поистине уникальным, хотя внешне мало чем отличался от других в этом старинном купеческом городе. Хитровато выглядывали оконца полуподвального помещения. Над ними окна дома, высокие, узкие, словно восклицательные знаки, под которыми были выложены квадратика из кирпича.

Несколько его комнат были обставлены более чем скромно. В них была какая-то удивительная тишина, располагающая к милой беседе или спокойной раздумчивости.

В документах городских властей значилось, что в этом доме помещаются «Общество внешкольного образования» и «Литературно-просветительное общество».

Об истинном содержании этих «обществ» Михаил Иванович знал, еще будучи в Астрахани. С тех пор, как в «Маяк» пришли Оппоков (Ломов), Лебедев, Антонов, он стал центром саратовских большевиков, центром всего рабочего движения в городе.

Антонова Васильев знал еще с пятого года. Тогда е молодым революционером, только начинавшим свой путь, Южин встречался в Московском комитете партии. Студент Владимир Антонов получил задание вести пропагандистскую работу среди железнодорожных рабочих.

И вот они встретились снова. Видный присяжный поверенный Владимир Павлович Антонов был известен не только в юридических, но и в революционных кругах Саратова. Популярности этого стройного моложавого человека способствовали темперамент, красноречие и поразительная работоспособность. Немалую роль играло и то, что Антонов был коренным саратовцем.

Антонов обрадовался приезду Южина: он связывал с его опытом и знаниями большие надежды. Он и привел его однажды в августе пятнадцатого года в дом на Царицынской улице.

Михаил Иванович предпринял все возможное, чтобы помочь больному Ломтатидзе. Но, увы, устроить его к себе или у кого-нибудь на квартире не удалось: как бывшего каторжанина, Чолу насильственно определили в грязную земскую богадельню вместе с уголовниками.

— Умоляю, — говорил Чола, — вырви меня отсюда. Я хочу умереть на свободе.

Напрасно бегал Южин к разным влиятельным особам.

Повсюду пожимали плечами и, мило улыбаясь, ссылались на свое бессилие.

— Михаил Иванович, вы слыхали, в Саратов из Петербурга приезжает Керенский?

— Ну и что же?

— Как? Это ведь наш депутат. Он тоже присяжный поверенный.

— Не понимаю.

— Да ведь он имеет огромное влияние на местные власти. К тому же эсер, меньшевикам сродни… Он поможет Чоле, если захочет… Вы бы пригласили его, попросили.

Мысль пригласить к себе Керенского сначала показалась Южипу нелепой. Что общего между ними? Впрочем, чем черт не шутит. Марии эта затея даже понравилась.

— Э, была не была — приглашу. Да и интересно все же — из столицы. Любопытно, чем господа эсеры дышат.

Керенский приехал к Южину на квартиру в парадном френче. Южины были одеты по-домашнему, и Мария в своем простеньком платьице в первые минуты даже почувствовала себя неловко…

Керенский театрально вздохнул:

— Ах как я завидую вам, дорогие мои, как завидую вашей возможности чувствовать себя легко, свободно! А тут… Боже мой, как я устал от всего этого! Как тяжела все-таки шапка Мономаха…

«Уж не примеряешь ли ты ее в самом деле?» — не без сарказма подумал Михаил.

— Ну, у нас шапку Мономаха можно снять, — заметил он вслух.

В это время в комнату вошла маленькая Валюта и с удивлением стала рассматривать незнакомого человека.

— Ах, так у вас и маленькая девочка. Как это мило… Завидую, ей богу, завидую. А вот я…

Он так и не сказал, что именно «вот он»… Может быть, это означало занятость, поглощенность революцией, может быть, недоступность для него, Александра Федоровича Керенского, земных радостей.

К обеду, в назначенный ему Южиным час, пришел Чола. Для Керенского это было неожиданностью, он не предполагал встретить здесь Ломтатидзе, тоже депутата, да еще в столь ужасном состоянии.

— Вот вырвался на часок-другой, — дипломатично заметил Чола. — Право, не ожидал такой трогательной встречи.

Неловкость сняла Мария:

— Вы, Чола, как всегда, кстати. Только, умоляю, не создавайте здесь с Александром Федоровичем боевого союза против Михаила.

Керенский великодушно рассмеялся:

— Тут еще нужно установить идейные позиции каждого из нас.

Это было сказано так многозначительно и торжественно, что Южин тоже рассмеялся.

— Ну, ваши позиции нам хорошо известны, — сказал Чола. — А вот мои…

Южин, чувствуя, что разговор может принять не очень желательный оборот, поспешил:

— Александр Федорович, помогите мне в моих тщетных усилиях.

— А разве у вас бывают таковые? — весело спросил Керенский. — Я имею в виду большевиков.

— О да, конечно. Случается. И касается это не большевиков. Помогите мне извлечь из земской богадельни вот этого милого кавказца, сохраните его для наших политических споров. Уверяю вас, во многом меньшевики стоят ближе к вам, чем к нам…

Чола недовольно заерзал на стуле.