Главный университет. Повесть о Михаиле Васильеве-Южине

Фамилия Бадаева была Южину хорошо знакома. И хотя встречаться прежде с ним не приходилось, Михаил Иванович знал о нем немало как о старом, еще с 1904 года, большевике.

Но почему пришел к нему именно пекарь? В конце-концов, Бадаев человек «официальный» и его приезд не такое уж секретное событие. Не провокация ли это?

— Он, наверное приехал но заданию ЦК, — сказал Кобельков,

— Насчет ЦК, — оборвал Южин, — вы бросьте. Я к нему никакого отношения не имею.

Кобельков улыбнулся: мол, понятно, конспирация прежде всего.

Собрание рабочих, на котором выступал Бадаев, состоялось на кладбище. В каждом его слове, каждой фразе звучал призыв против войны, развязанной империалистами.

«А как считает Ленин? — думал Михаил, слушая Бадаева. — Знает ли он, что наша думская фракция собирается выступать против войны? А не вернее ли было бы использовать войну для свержения самодержавия?»

На обратном пути из Баку Бадаев решил вновь встретиться с астраханскими рабочими, но вездесущие меньшевики предложили сначала провести узкое совещание социал-демократов. Бадаев, видимо, не сразу разобрался, что участники этого «узкого совещания» в основном меньшевики. Да и состоялось оно на квартире присяжного поверенного Романа Аствацатурова, которого здесь признавали как руководителя социал-демократической группы.

Один за другим выступали ораторы. Вот поднял руку, призывая к тишине, Роман Аствацатуров. Красноречив этот адвокат, что и говорить, но речь его Васильеву не по душе: как это может человек, именующий себя революционером, призывать рабочих отложить на время борьбу против капиталистов?

— Оборона отечества — вот наш лозунг. Все силы, весь народ, мужчины и женщины, старики и дети, — на защиту священной родины. Эта война сплотит нас и примирит.

— Нет, — воскликнул Васильев, — не примирит! Я мог бы говорить много и долго о том, что такое война и нужна ли она. Но я сейчас — не об этом. Я призываю вас использовать войну для борьбы с капитализмом…

Он чувствовал, что говорит не очень определенно, что надо бы точнее, но Южин к этому попросту не был готов.

С совещания они уходили с Бадаевым вместе, и Михаил услышал то, что хотел узнать раньше, — точка зрения Владимира Ильича определенна: война эта империалистическая и нужна она империалистам. Большевики голосовать за военные кредиты не будут…

Зная, что Бадаев едет в Баку, Михаил Иванович просил его передать товарищам привет от старого бакинца.

— А мы вас встретим на обратном пути более подготовленными. Приезжайте, Алексей Егорович.

Начальник Астраханского губернского жандармского управления перечитывал донесение о совещании социал-демократов.

— Ну-с, этого господина Аствацатурова мы знаем давно: неопасен, неопасен. Вот и речь его… Что ж, подходяще, господин социал-демократ. А вот за этим присяжным поверенным следует присмотреть. Заметим: Михаил Васильев…

Приезда Бадаева из Баку, оказалось, ждали не только большевики. Аствацатуров твердо решил не выносить больше обсуждение вопроса о войне на рабочую аудиторию. Не дремало и жандармское управление. Полковник Федоренко приказал блокировать каждый шаг рабочего депутата.

Но встреча с рабочими все-таки состоялась. Бадаев заверил их, что большевистская фракция предъявит все антивоенные требования правительству.

— В случае же отказа наша фракция выразит протест забастовками, выпуском прокламаций к солдатам, к крестьянам. Словом, борьба, борьба и еще раз борьба.

Полковник Федоренко читал очередное донесение и думал о том, что он доложит начальству…

«В числе зарегистрированных полицией пришедших на собрание лиц оказались, между прочим, один гимназист и один административно высланный с Кавказа деятель Российской социал-демократической рабочей партии…»

Полковник задумался. О ком это? Высланный с Кавказа… деятель… Не просто член партии, а именно деятель…

Он почти машинально вынул из шкафа личное дело, на титульном листе которого были написано: «Васильев Михаил Иванович», перевернул несколько страниц. Так и есть. Именно с Кавказа… Из Тифлиса.

Он позвонил.

— Позовите мне «шестнадцатого»… этого собачьего сына, — приказал он.

Жандарм понимающе улыбнулся.

Через час в кабинете полковника Федоренко стоял, переминаясь с ноги на ногу, Кобельков…

— Ну, Маруськ, нам поручено создание кассы взаимопомощи, — сказал Михаил. — Говорят, что может пригодиться наш бакинский опыт.

— А грабить меня не будешь? — вспоминая Баку, спросила Мария. — Тогда я согласна.

Михаил Иванович видел, как истосковалась по настоящему делу его жена. И хотя забот с маленькой дочуркой было предостаточно, Мария не раз намекала мужу, что она не хочет и не может жить только этим.

Из новых друзей мужа ей больше всего нравился Чола. Умница, энциклопедически образованный человек, он всегда поражая, своей добротой, умением заглянуть в душу, в самое сокровенное. И удивительной незащищенностью, поразительной скромностью. Ни слова о себе. А ведь Михаил говорит, что Ломтатидзе — очень известный в Грузии литератор. Его рассказы о революции, особенно «В тюрьме» и «У виселицы», знает каждый грузинский рабочий. И не только грузинский…