Дума кишмя кишела пародом. Не только сесть — стоять негде было. Но «маяковцы» были настойчивы. Они буквально ворвались в зал, и перепуганные «отцы города» Неспокойно заерзали в своих креслах.
— Трепещите, «улица» идет! — не удержался Марциновский.
За окнами уже давно властвовала густая вечерняя мгла — был уже десятый час. Вокруг думы толпились люди, бушевали, пытаясь проникнуть в здание, чтобы хоть краем уха услышать, что скажут гласные.
— А царя спихнули или сам ушел?
— Сказывают — отрекся.
— О боже… Без царя-то как?
Вдруг эту говорливую суету прервал пронзительный мальчишеский свист. По улице в расстегнутой шипели, с шайкой в руке бежал полицейский. За ним, свистя и крича, бежала толпа гимназистов, студентов:
— Бей «фараонов»!
— Отрыжка самодержавия!
— У-у-у-у-у…
Мужчина в жестком котелке и с могучей тростью в руках, тщетно пытавшийся доказать свое право пройти в городскую думу, гневно воскликнул:
— Анархисты! Посмотрим еще, как они обойдутся без полиции. Молокососы!
Но увесистый снежный ком, метко пущенный в его праздничный котелок, охладил возмущенного господина.
Заседание думы началось. Заместитель городского головы Яковлев читал только что полученную телеграмму из Петербурга:
— «Временный комитет членов Государственной думы при тяжелых условиях внутренней разрухи, вызванной мерами старого правительства, нашел себя вынужденным взять в свои руки восстановление государственного и общественного порядка…»
Яковлев читал холодно и бесстрастно. Но постепенно в его голосе начали звучать торжествующие нотки:
— «Сознавая всю ответственность принятого им решения, комитет выражает уверенность, что население и армия помогут ему в трудной задаче создания нового правительства, соответствующего желаниям населения и могущего пользоваться его доверием…»
Васильев слушал недоумевая… Неужели это то, чего так долго и трепетно ждали?
А Яковлев, подчеркивая каждое слово, буквально пропел подпись под этим документом, точно это было главное в нем:
— «Председатель Государственной думы Родзянко». Родзянко… Восстановление порядка… Временное правительство… А где же революция?
Южин переглянулся с Милютиным, с Марциновским, с другими рабочими.
— Какая же это революция, черт побери! — воскликнул Милютин.
На него оглянулись, зашикали. Яковлев уже читал заранее приготовленный текст приветственной телеграммы новому правительству.
— «Городская дума, — все больше распалялся Яковлев, — в союзе с живыми силами народа окажет со своей стороны помощь Временному правительству в деле водворения порядка…»
Нет, больше этого терпеть нельзя было. Милютин толкнул в бок… Михаил поднял руку и громко потребовал:
— Прошу слова от имени Саратовской рабочей организации!
«Отцы города» заметно всполошились; одни ждали, что же теперь скажут эти «большевички», другие встревожились: неужели… в такой торжественный час… Южин заметил, с каким любопытством разглядывали его гласные.
Он уже шел к трибуне, и единственное, о чем думал сейчас, — это не дать разбушеваться гневу, который все больше и больше заполнял все его существо. «Обман… Какой коварный, предательский обман!»
По привычке он снял пенсне, протер стекла, водворил на место и немного успокоился. А когда взглянул на перепуганные лица гласных, и вовсе взял себя в руки.
— Граждане! — начал свою речь Васильев. — Я обращаюсь к вам от имени местных организованных рабочих и хочу высказать наш взгляд на совершающиеся события. Мы давно знали, что главным несчастьем России является ее дезорганизация. Царизм всегда способствовал этому. Своей тупостью и деспотизмом он способствовал тому, что ее основным самобытным устоем стал принцип «Эй, разойдись!». Если рабочие пытались организоваться, слышался крик: «Эй, разойдись!» Если покупатели объединяются в кооператив, слышится крик: «Эй, разойдись!» И так во всем и всегда. Не то же самое ли имеет в виду господин Родзянко, когда вопит о восстановлении порядка?
В зале поднялась буря, но Южин успокаивающе поднял руку.
— Довольно. Да, довольно! Теперь перед нами стоит главная задача — организация. Организация на местах, организация партийная, организация всей России.
В зале раздались аплодисменты, но Южин не пережидал их.
— Посылая приветствие Временному правительству, мы должны приветствовать также геройский петроградский пролетариат, который свергнул старое правительство, мы должны приветствовать тех доблестных представителей армии, которые мужественно стали на сторону нового строя…
На слова о пролетариате зааплодировали рабочие, а при упоминании об армии милостиво похлопали и гласные.
— Я рад, — не без иронии заметил Южин, — что наше мнение, мнение саратовских рабочих, находит себе такой отклик. — И уже серьезно: — Мой товарищ огласит сейчас ту резолюцию, которую мы предлагаем принять.