Главный врач

Они подошли. Милиционер опустился на скамью и кивком головы предложил Люсе сесть рядом. Шкура — Люся теперь уже не сомневалась, что это он, — приветливо кивнул, отодвинулся немного, уступая место. Милиционер подождал, пока группа юношей и девушек, направляющихся в парк, минула их скамью, потом произнес с нарочитой строгостью:

— Гражданин, предъявите документы!

— Да ты что, с ума сошел, что ли! — спросил Шкура.

Милиционер понизил голос до шепота:

— Понимаете, Сергей Иванович, подбегает ко мне эта девушка и говорит, что опознала вас, что вы полицай будто.

— Интересно, — протянул Шкура и, не спуская с Люси глаз, полез в боковой карман. — Пожалуйста! — подал милиционеру паспорт. Тот раскрыл его и повернулся к Люсе:

— Прошу, гражданочка!

— «Викторов Сергей Иванович», — прочитала Люся и резким движением отстранила паспорт. Что могла ей сказать эта фамилия! Ведь у него могло их быть пять, десять! Да и паспортов тоже… Но почему он такой спокойный? Неужели ошиблась? Люся вспомнила о шраме, который должен был остаться на указательном пальце, — она его до кости прокусила тогда, в лагере. Человек, так похожий на Шкуру, неторопливо снял перчатку. Большого и указательного пальцев на правой руке не было.

— В сорок втором потерял, весной, под Харьковом, — сказал двойник Шкуры и так же неторопливо натянул перчатку.

— Извините, — растерянно пролепетала Люся. — Ошиблась.

— Я же вам сказал, что знаю этого «полицая», — добродушно улыбаясь, поднялся милиционер. — Он бухгалтером в центральной сберкассе работает, Викторов Сергей Иванович.

Люся еще раз извинилась и ушла, Фу ты, какая неприятность! И надо же, чтобы такое случилось, да еще сегодня… Она глянула на большие укрепленные на чугунном столбе часы и ужаснулась. Четверть десятого! Яша, наверное, совсем заждался… И с чего она вдруг взяла, что встретила Шкуру? Да не может быть, чтобы такая сволочь жива осталась!.. Ну, бывает же, что обознаешься. И хорошо, что обозналась. И лучше даже не думать об этом. Ведь сегодня такой день! Сейчас она встретит Яшу и расскажет ему… Нет, об этом лучше не говорить. И вообще, о том, что связано со Шкурой, лучше никогда и никому не говорить…

В парке многое изменилось за последнее время. Центральную аллею заасфальтировали, вдоль нее поставили удобные выкрашенные в зеленый цвет садовые скамейки. Но они почти пустовали, лишь кое-где сидели пожилые люди. Молодежь вся скопилась тут же, на центральной аллее. По-видимому, юношам и девушкам доставляло особое удовольствие шаркать подошвами по свежему асфальту. «Они как будто пришли сюда с единой целью — отшлифовать этот асфальт», — подумала Люся и улыбнулась, почувствовав, что и ей сейчас нестерпимо хочется не просто идти, а шаркать, причем громко шаркать.

Да, в парке многое изменилось: боковые аллеи, прежде совершенно темные, сейчас освещены фонарями. Фонари выхватывают из темноты то кусок садовой скамьи, то часть посыпанной желтым песком дорожки, то разлапистую ветку приземистого клена. Старый дуб в центре парка не узнать. Его оградили новой изгородью и разукрасили гирляндами разноцветных лампочек и фонариков.

Вот он, Яша! Кто это с ним? Никишин? Точно, Никишин.

На Никишине была вышитая рубаха с кавказским ремнем, темно-синие полугалифе и мягкие хромовые сапоги.

— А Ирина где? — поздоровавшись, спросила Люся.

— Дежурит, — ответил Никишин и крепко встряхнул Люсину руку. — Мне всегда везет. Сколько времени не был в городе, приезжаю, а она дежурит… Ну как у тебя? Сдала?

— Можешь поздравить!

Никишин опять крепко встряхнул ее руку.

— А я замуж выхожу, — неожиданно для себя вдруг сказала Люся и сначала даже растерялась. Потом глянула на Стельмаха, на оторопевшего Никишина и рассмеялась. В глазах метнулись озорные огоньки.

— За кого… замуж? — спросил Никишин.

— А вот за него, — указала на Яшу.

— Что же ты молчишь, жених? — повернулся к Стельмаху Никишин.

— Так разве я знал? — пожал плечами Стельмах. — Неужели ты думаешь, что если б я знал, не сказал бы?.. Я бы на этот дуб забрался и кричал. «Люди, я женюсь! На Люське Стояновой женюсь! Поздравьте меня!»

— Здорово! — покрутил головой Никишин. — Женитьба, можно сказать, объявлена, а жених и не ведает… А свадьба когда?

— А свадьба когда? — спросил Яша у Люси.

— Послезавтра.

— Послезавтра, — повторил Стельмах. — Нет, правда, я сейчас вылезу на дуб и стану кричать!..

— Лучше пошли вино пить, — предложил Никишин.

— Идемте, — согласилась Люся и взяла обоих под руки. — Яша, у тебя деньги есть?

— Я угощаю, — сказал Никишин.

Они отправились к ресторану.

— С ума сошел! — развел руками Стельмах, когда Никишин притащил четыре бутылки портвейна.

Но Никишин молча поставил бутылки и опять ушел. Вернулся он с двумя стаканами и большой пивной кружкой.

— А кружка зачем? — удивилась Люся.

— Для себя.

— Нет, он в самом деле с ума сошел, — пробормотал Стельмах, глядя, как Никишин выливает в кружку портвейн.