Глаз бури (в стакане)

И я никак не мог уловить, протащить сквозь сон эту дорогу, по которой шел, чтобы распознать ее наяву, чтобы вспомнить, как к ней подобраться ближе.

Так много раз в отчаянии, я пытался избавиться от этого наваждения, залить алкоголем, заговорить в пустопорожних беседах со знакомыми и с незнакомцами, заняться чем угодно, лишь бы не думать о нем, лишь бы стереть это из памяти, как мы умеем стирать практически все, что нам не по нраву.

Наши воспоминания – это конструктор образов, и каждый раз, обращаясь к архиву, я просто перехожу по гиперссылке на нужный отсек, в котором, возможно, уже повреждены базы данных, и тем не менее, мне выдаётся готовенький продукт, который я могу считать своим воспоминанием.

Пусть у меня будет счастливое детство, путь у меня будет красивая первая любовь, пусть у меня будет…

Я знаю, что это все обман. Иллюзия соприкосновения с реальностью давно ушедших дней. Никто не опровергнет и не подтвердит истину, потому что никто все равно на самом деле ничего не помнит. И в этом коллективном забвении мы как рыбки-клоуны, плаваем вокруг рифа, в поисках, чего бы поесть и с кем бы спарится, совершенно не погруженные в истинный смысл происходящего, но вполне им довольные и, даже, изредка, радостные.

Включённые в большое течение Гольфстрима жизни, но не включенные, мы продолжаем этот бесконечный забег, каждый, за своим хрустальным замком, чем бы он для каждого из нас ни являлся. Представлением ли о счастливом браке и детях, или мечтами о величии и славе. Огромность наших амбиций обратно пропорциональна нашей вовлеченности в то, что происходит в настоящий момент. Мы утопаем в этой мечте о коммунизме, который случиться скоро, может быть завтра, нужно только еще чуть-чуть, главное не сходить с дистанции и выполнять свою злоебучую пятилетку. Будет лучше, будет лучше, будет лучше…

Нет, не будет.

Не может быть лучше в перспективе, не может быть лучше в том завтра, которого еще не случилось.

Я орал внутри своей головы так, что рушились стены Вавилона. Я жег целые города и страны, я разрушал и взрывал планеты и галактики.

А замок продолжал мне снится.

Ровно до того момента, как…

***

Ровно до того момента, когда я услышал твой голос.

Сперва я подумал, что это еще одно из моих бесконечных наваждений, потому что потерял связь между сном и реальностью и уже совсем не понимал, как их различить.

Я решил, что мне приснилось, приснилось, приснилось, волшебное существо, которое обитает в моем замке, и, когда я увидел тебя, вот так просто, обличенную в плоть, облаченную в рубашку из фланели и штаны из хлопка, я не поверил.

Потому что не может существо из сна быть здесь.

Я тер глаза и уши, я шел за тобой, завороженный этой красотой, ошеломленный и полностью потерянный. Я даже не разглядел вначале твоего лица, твоей улыбки, я забыл свое имя.

Потому что все, что ты излучала всей своей сутью было ярче, чем все эти материальные оболочки, крепче чем, все твои напускные доспехи, звонче, чем звук моей гитары.

Ты заполняла своим голосом пространство, и, находясь на втором этаже дома, в котором мы жили, я слышал, как твой голос проникает сквозь перегородки, просачивается во все трещины и зазоры, поднимается, ни разу не споткнувшись, по лестнице, и пробирается прямо в мою голову, занимая все свободное место и там тоже.

Сквозь помехи собственных мыслей, белый шум, образы и формы, создаваемые теми, кто нас окружает, я расчищал пространство, метр за метром, полка за полкой. Я стирал все воспоминания о будущем, я метлой выгонял из углов пыль времени и скопившихся там жуков и тараканов.

Я просто шел за твоим голосом.

И он вел меня.

Вел меня к той самой дороге в горах, с которой начинается путь к замку.

Я знал, что ты мой проводник, и так боялся утратить эту связь, потерять мою нить Ариадны и снова заблудиться в лабиринте собственного разума, сойти с ума, потом еще раз сойти с ума, и уже никогда не найти верный путь.

Я не знаю, как была задумана эта мелодия моей жизни, но я растворился в ней.

Однажды я просто доверился тому, что происходит, поверил тебе, поверил себе, решил, что так или иначе, я или дойду к своему замку, или умру по дороге к нему.

***

Я вспомнил все мыслеобразы, которые когда-либо сам себе придумал о себе.

Что я представлял, когда засыпал еще ребенком, кем я вырасту, кем я стану.

Книги и фильмы подарили мне богатое воображение, и я не скупился придумывать себе истории о том, как я буду крут. Как Курт. Или как Хендрикс.

Я представлял себе трагичные истории, комичные истории, истории о ненависти и о любви.

И в каждой из них была музыка.

И в каждой из них я играл, и меня сопровождал свет.

В пыльном ковбойском салуне, на пианино, которое было древнее моего прадеда, я исполнял лихие песни для развеселых и вусмерть пьяных шлюх и достопочтенных джентльменов. Плохой виски лился рекой, лился мне на сапоги, лился в мою глотку, а я продолжал горланить разухабистое дикое кантри.