Вцепившись обеими руками в край деревянного борта одномачтового суденышка, Себастьян всматривался в океанскую даль, где в десятке миль виднелись неясные очертания африканского берега. Легкий муссон рябил поверхность воды, придавая ей темный, сине-фиолетовый оттенок, и корабль, встречая носом белые барашки волн, бросал в лицо Себастьяна соленые брызги. Но к чистому запаху океанской соли примешивался тошнотворный душок мангровых болот, – казалось, где-то там вдали издохло огромное животное. Себастьян с отвращением вдыхал этот запах, всматриваясь в зеленую линию низкого берега и пытаясь отыскать взглядом вход в лабиринт дельты реки Руфиджи.
Наморщив лоб, он старался восстановить в памяти навигационную карту английского Адмиралтейства. Река Руфиджи впадала в море дюжиной рукавов, раскинувшихся в стороны на сорок миль, образуя при этом не менее пятидесяти, а может, и целую сотню островов.
Приливная вода поднималась вверх по течению на расстояние до сорока миль, омывая заросли мангровых лесов, за которыми раскинулись заросшие сочными травами болота. Именно там, в этой болотистой местности, стада слонов находили себе приют и защиту от пуль и стрел охотников за слоновой костью. К тому же их защищала огромная, трудно преодолимая территория, а также специальный декрет германского императора.
Капитаном судна был поставлен какой-то головорез с лицом убийцы и душегуба, зычным басом он стал выкрикивать команды, и Себастьян повернулся, чтобы понаблюдать за сложными маневрами неповоротливого суденышка, которое нужно было заставить идти вперед, то и дело меняя галсы. Полуголые, похожие на перезрелые, побуревшие фрукты, матросы бросили такелажные работы и столпились вокруг горизонтального, длиной в шестьдесят футов рангоута, сделанного из тикового дерева. Шлепая голыми подошвами по грязной палубе, они двигали рангоут то в одну, то в другую сторону. Суденышко, скрипя и ворча, как старикашка, страдающий воспалением суставов, устало развернулось по ветру, носом к суше. Это новое движение в сочетании с запахом болота, а также запахом потревоженных трюмных вод, пробудило в глубинах организма Себастьяна некое ответное движение. Он еще крепче вцепился в край борта, на лбу его проступили, словно свежие маленькие волдыри, капли пота. Он наклонился вперед и под подбадривающие крики корабельной команды принес божествам моря очередное жертвоприношение. Себастьян все еще в благоговейном поклоне свешивался через борт, когда суденышко, покачиваясь на волнах, вперевалочку вошло в бурливые воды устья и наконец двинулось по спокойной поверхности самого южного рукава дельты реки Руфиджи.
Через четыре дня Себастьян, скрестив ноги, сидел вместе с капитаном корабля на расстеленном по палубе бухарском ковре. Жестами и знаками оба пытались объяснить друг другу, что ни тот ни другой понятия не имеет, где они оказались. Суденышко бросило якорь в узкой протоке, стиснутой между фантастически перекрученными и исковерканными стволами мангровых деревьев. Ощущение полной растерянности для Себастьяна было не внове, и он принял его со смирением обреченного, но вот капитан корабля, который ходил от Адена до Калькутты и обратно в Занзибар с уверенностью человека, курсирующего от дома до собственного сортира и обратно, не демонстрировал подобного стоицизма. Он поднял взор к небесам и воззвал к Аллаху, чтобы тот вступился за них перед джинном, охраняющим свой смердящий лабиринт, джинном, что повелевает водам течь такими странными, неестественными путями и по своей прихоти изменяет очертания каждого острова, набросав у них на пути столько илистых мелей. Разгоряченный собственным красноречием, он вскочил, ухватился за борт судна и принялся выкрикивать в сторону погруженных в задумчивую тишину мангровых зарослей слова, в которых звучал уже откровенный вызов ему, да так громко, что в воздух поднялись тучи ибисов, – птицы стали кружить над кораблем в жарком, окутанном дымкой воздухе. А потом капитан метнулся обратно на ковер и пронзил Себастьяна злобным взглядом.
– Вы же знаете, что я тут ни при чем, – сказал Себастьян, смущенно ерзая под этим взглядом.
Он снова достал карту Адмиралтейства, расправил ее по палубе и ткнул пальцем в остров, который Флинн O’Флинн обвел синим карандашом, обозначив место их встречи.
– Я вот хочу сказать… – продолжил Себастьян, – ведь это ваше ремесло, именно вы должны найти это место. Вы моряк, профессионал в этом деле, разве я не прав?
Капитан яростно сплюнул на собственную палубу, а Себастьян покраснел.
– Если будете злиться, это делу не поможет, только хуже станет. Давайте будем вести себя как люди порядочные.
Но на эти слова капитан харкнул, извлек из глубин горла густую слизь и сплюнул этот желтый комок, метко попав прямо в синий карандашный кружок на карте Себастьяна, потом поднялся на ноги и с гордым видом прошествовал на корму, где, сбившись в кучку под ютовой надстройкой, присев на корточки, расположилась его команда.