Сам комиссар едва обратил на это происшествие внимание. Он сидел, глубоко развалившись в кресле, и неласковым взором поглядывал на двух стариков, сидящих на корточках на пыльном плацу перед верандой. Тишина плотным покровом окутывала всех в этой притупляющей мысли и чувства жаре. Двое старейшин терпеливо ждали. Они уже сказали свое, а теперь дожидались, что им ответит бвана мкуба.
– Сколько было убито? – задал наконец вопрос Флейшер.
Отвечать начал старший из двоих:
– Господин, столько, сколько пальцев на обеих твоих руках. Но это лишь те, в которых мы точно уверены, могут быть и другие.
Герман был озабочен не столько самим фактом гибели людей, сколько числом убитых – именно это должно быть истинным мерилом серьезности ситуации. Ритуальное убийство – это первый шаг на пути к бунту. Началось с того, что дюжина мужчин собрались ночью при лунном свете, все в накидках из леопардовых шкур, все с разрисованными белой глиной лицами. И к пальцам их были крепко привязаны грубые железные когти. Сначала они собирались изувечить одну юную девушку, а потом сожрать некоторые определенные части ее тела. На взгляд Германа, развлечение довольно безобидное, но, когда оно стало случаться все чаще, это породило в районе ощущение безнадежности и гнусного страха. А это уже питательная почва для мятежа.
Дальше – больше. Служители культа леопарда по ночам, совершенно не скрываясь, принялись ходить по деревням, устраивая процессии с горящими факелами, и мужчины, дрожа в своих забаррикадированных хижинах, слушали исполняемые хором участников этих зловещих процессий приказы, которым они должны были повиноваться.
Это случилось десять лет назад в Салито. Служители культа приказали сопротивляться тем, кто явится к ним собирать налог. Они зверски убили самого комиссара и двадцать его аскари, разрубили их тела на мелкие кусочки и украсили ими терновники.
Через три месяца в Дар-эс-Саламе на берег высадился батальон германской пехоты и двинулся маршем к Салито. Они дотла сжигали все деревни и убивали всех и вся – мужчин, женщин, детей, кур, собак и коз. Окончательный список убитых еще нужно уточнить, но командир батальона хвастался, что они убили две тысячи человек. Вероятно, он преувеличивал. Тем не менее до сего дня в холмах Салито никто больше не живет. В целом это происшествие обошлось недешево и обозлило людей – и Герман Флейшер не желал, чтобы такое повторилось, пока он здесь служит.
Следуя тому правилу, что профилактика болезни всегда лучше ее лечения, он решил отправиться туда и сам совершить несколько ритуальных жертвоприношений. Сидя в кресле, он наклонился вперед и обратился к своему сержанту-аскари:
– Снарядить двадцать человек. Завтра утром перед рассветом мы выдвигаемся к деревне Йету в районе Санья. Не забыть про веревки.
В самый разгар жаркого дня в холмистом районе Санья, в тени широкой кроны дикой смоковницы стоял слон. Он спал стоя, и голова его опиралась на два бивня, которые поддерживали ее, словно две длинные колонны темной слоновой кости. Он спал, как спит всякий старик, то и дело просыпаясь и никогда не погружаясь в сон слишком глубоко, пребывая как бы на грани сна и бодрствования. Время от времени он хлопал себя по плечам лохмотьями серых ушей, и всякий раз при этом голова его окутывалась прозрачной кисеей потревоженных мух. Несколько секунд повисев в жарком воздухе, насекомые снова усаживались на слона. Толстая кожа на краях ушей животного была ободрана, и мухи продолжали объедать ее дальше. Мухи – твари вездесущие. От движения тысяч их крылышек влажная, зеленая тень под дикой смоковницей так и гудела.
По ту сторону холмистой гряды Санья, в четырех милях от места, где дремал старый слон, по заросшему кустарником оврагу к горному кряжу пробирались трое.
Впереди шел Мохаммед. Он быстро двигался на полусогнутых ногах, пристально поглядывая вниз, время от времени всматриваясь вперед, предполагая увидеть там бегущий дальше след, по которому они следовали. Мохаммед остановился перед рощицей деревьев мапунду, земля под их ветвями была покрыта сплошным слоем смердящей, желеобразной массы гнилых плодов. Он оглянулся на двух своих белокожих спутников, указал на следы на земле и на пирамиду ярко-желтого помета.
– Здесь он остановился в первый раз, чтобы переждать жару, но тут ему не понравилось, и он пошел дальше.
Флинн страшно потел. Пот стекал по его красным щекам и капал на и так уже промокшую насквозь рубашку.
– Да, – кивнул он, и от этого движения с головы его сорвался целый дождь мелких капелек пота. – Он собирается перевалить через горный кряж.
– С чего это ты так уверен? – таким же глухим шепотом спросил Себастьян.
– Вечерком с востока подует прохладный ветерок, вот он и перейдет через кряж, чтобы там его дождаться, – раздраженно проговорил Флинн и вытер лицо коротким рукавом рубашки. – А теперь напоминаю тебе, Бэсси. Это мой слон, ты меня понял? Только попробуй поднять на него руку, клянусь Богом, я пристрелю тебя, слышишь?