Флинн кивнул Мохаммеду, и они двинулись дальше вверх по склону, не спуская глаз со следа, который вилял между камнями и кустарником. Гребень горы четко очерчивался, был крут, как спинной хребет заморенного голодом вола. Они остановились и присели передохнуть на грубых листьях травы-полевицы. Флинн открыл футляр висящего у него на груди бинокля, вынул прибор и кусочком тряпицы протер линзы.
– Сидите на месте! – приказал он остальным двум и, извиваясь, пополз наверх.
Под прикрытием торчащего пня, он осторожно высунул голову и стал вглядываться в даль. На десять миль вперед до равнины простирался пологий склон высотой в полторы тысячи футов. Весь в разломах, с отовсюду торчащими зубьями скал, он был изрезан тысячами лощин и оврагов, почти сплошь покрыт грубым бурым кустарником и усеян группами высоких деревьев.
Флинн устроился поудобней, уперся локтями в землю и приставил к глазам бинокль. И принялся последовательно и методично осматривать каждую рощицу, каждую группу деревьев.
– Есть! – громко прошептал он.
Потом немного поерзал на животе, устраиваясь поудобней, и вгляделся в картинку-головоломку под растущим в миле от него, широко раскинувшим густую крону ветвей деревом. В тени кроны смутно вырисовывались очертания какой-то непонятной фигуры, слишком громадной и слишком расплывчатой, чтобы быть стволом дерева.
Флинн опустил бинокль и вытер пот со лба. Закрыл глаза, давая им отдохнуть от слишком яркого солнечного света, и снова поднес к ним бинокль.
Две долгие минуты он пристально вглядывался в эти тени, как вдруг головоломка сама собой сложилась в отчетливую картинку. Самец стоял наполовину заслоненный стволом дикой смоковницы, отчасти сливаясь с ним, голова и половина туловища скрывались за нижними ветвями дерева, а то, что он поначалу принял за ствол небольшого дерева, на самом деле оказалось его бивнем.
От волнения у Флинна перехватило дыхание.
– Есть! – снова прошептал он. – Есть!
Чтобы предотвратить любую случайность, подкрадываться к старому самцу надо скрытно, принимая все меры предосторожности, приобретенные им за все двадцать лет охоты на слонов.
Флинн вернулся туда, где его ждали Себастьян с Мохаммедом.
– Он здесь, – сообщил он.
– Можно и я пойду с тобой? – взмолился Себастьян.
– Еще чего! – проворчал Флинн, сел, стащил с ног тяжелые сапоги и надел вместо них легкие сандалии, которые Мохаммед достал из рюкзака. – Остаешься здесь, пока не услышишь мой выстрел. И смотри, чтоб до этого из-за гребня и носа не высовывал, иначе пристрелю; помоги господи.
Пока Мохаммед, стоя перед Флинном на коленях, привязывал к его коленкам кожаные щитки для защиты от колючек и острых зубцов скалы, Флинн подкреплялся из бутылки с джином.
– Смотри, я свое слово сдержу! – пообещал он, заткнув горлышко пробкой и снова бросив сердитый взгляд на Себастьяна.
На самом верху кряжа Флинн снова задержался, подняв над его кромкой только глаза, и стал прикидывать, как лучше подобраться к слону, стараясь запомнить последовательность ориентиров: большой муравейник, выход на поверхность белого кварца, дерево, украшенное гнездами птичек-ткачей; добираясь до каждого ориентира, он будет в точности знать свое положение относительно слона.
И вот наконец, уложив винтовку на сгиб локтя, Флинн сполз на животе вниз и начал скрытое продвижение в сторону цели.
Прошел уже час после того, как он сполз с горного кряжа. Сквозь заросли травы Флинн увидел перед собой гранитную плиту, смахивающую на надгробный камень на старом кладбище. Прямоугольной формы, бурого цвета, вся выветренная под действием непогоды – это был последний ориентир и конец его скрытного передвижения.
Он отметил эту скалу как точку, с которой можно стрелять, еще с гряды. Плита лежала в пятидесяти ярдах от дикой смоковницы, под прямым углом к туловищу старого самца. За ней можно укрыться и, встав на колени, сделать выстрел.
Флинна внезапно охватило странное беспокойство, предчувствие какого-то несчастья, и с этим ощущением – словно этой чаши до губ он так и не донесет, словно дева вырвется из-под него еще до того, как он исполнит предназначенное – Флинн двинулся вперед, к гранитному надгробью, ощущая, как от нервозного предчувствия напряглись мышцы его лица, и наконец добрался до цели.
Прижимая тяжелое ружье к груди, Флинн осторожно повернулся на бок, сдвинул защелку и осторожно, чтобы не слышно было щелчка, переломил стволы. Из патронташа на поясе выбрал два самых мощных заряда, внимательно осмотрел медные гильзы, чтобы не оказалось никаких пятен и вмятин, и с облегчением убедился, что пальцы, держащие патроны, совсем не дрожат. Он сунул оба заряда в пустые патронники стволов и с тихим металлическим звуком задвинул их до упора. Теперь его дыхание при каждом вдохе было слегка прерывистым. Он закрыл ружье и большим пальцем снял с предохранителя.