Глаз тигра. Не буди дьявола

– Надеюсь, дружок, ты не робкого десятка. И когда увидишь, как я наращиваю скорость, будешь очень разочарован. И нынче же ночью попытаешься предпринять торпедную атаку, и тогда я тебя уничтожу, потому что неотрывный взгляд твоих глаз страшно меня смущает, – проговорил он так тихо, что губы его едва шевелились, а потом снова повернулся к Кайлеру. – Проверить огни боевого освещения и доложить.

– Слушаюсь, капитан.

Фон Кляйн прошел к переговорным трубам.

– Начальнику артиллерийской части, – произнес он. – Кормовые башенные орудия зарядить осветительными снарядами, стволы поднять под максимальным углом… – Он по порядку продолжил давать указания к подготовке к ночному бою. – …Сейчас всем орудийным расчетам дать отбой. Накормить, дать выспаться. С наступлением сумерек, по приказу «по местам, к бою» – уровень полной боевой готовности.

– Капитан, сэр!

Взволнованный голос застал капитана Чарльза Литтла врасплох, он даже вздрогнул и пролил из кружки какао. За весь день только раз он позволил себе немного отдохнуть, но не прошло и десяти минут, как отдых был прерван.

– В чем дело?

Он распахнул дверь штурманской рубки и бегом бросился к капитанскому мостику.

– «Блюхер» быстро наращивает обороты.

– Не может быть!

Удар был слишком жесток, Чарльз не удержался от этого крика. Он метнулся к переговорным трубам:

– Начальник артиллерийской части. Доложить о действиях цели.

– Пеленг, зеленый ноль-ноль. Дистанция – ноль-пять-ноль-пять-ноль. Скорость – семнадцать узлов.

Значит, все верно. Двигатели «Блюхера» снова работают на полную мощность, орудия его в рабочем состоянии. Гибель «Ориона» оказалась напрасна.

Чарльз вытер ладонью губы, пальцами ощущая свежую щетину. От нервного напряжения и чрезмерной усталости под слоем загара лицо его было мертвенно-бледно. Под глазами образовались темные пятна, в уголках глаз скопилась желтая слизь. Глаза налились кровью, и прядь волос, выбившаяся из-под околыша фуражки, от соленых брызг прилипла ко лбу. Он напряженно всматривался в сгущающиеся сумерки.

В груди снова нарастало безумное, целый день сжигавшее его желание, угрожавшее завладеть им полностью, – желание немедленно броситься в бой. Он больше не стал предпринимать никаких усилий, чтобы подавить его.

– Штурман, два градуса право руля. Полный вперед!

Прозвенел машинный телеграф, и «Бладхаунд» развернулся на месте, как лошадь для игры в поло. Чтобы набрать полную скорость, хватит получаса, и к этому времени будет уже темно.

– По местам! К бою!

Атаковать Чарльз собирался, когда совсем стемнеет, до восхода луны. Зазвенели склянки, возвещая сигнал тревоги, и, не отрывая глаз от черной точки на темнеющем горизонте, Чарльз выслушивал поступающие на капитанский мостик доклады и наконец услышал тот, которого ждал больше всего:

– Торпедные аппараты к бою готовы, сэр!

Он подошел к переговорной трубе.

– Торпедист, – начал он. – У тебя шанс поразить «Блюхер» с обоих бортов. Я постараюсь подобраться к нему как можно ближе.

Все, кто стоял на капитанском мостике вокруг Чарльза, услышав слова «как можно ближе», сразу поняли, что он вынес всем им смертный приговор.

Штурман, лейтенант Генри Сарджент, очень испугался. Он потихоньку полез в карман кителя и нащупал маленькое серебряное распятие, которое дала ему Линетта. Оно было теплым, нагрелось от тепла его тела. Генри крепко сжал распятие в ладони.

Он вспомнил, что Линетта носила его на груди, на серебряной цепочке, вспомнил, как она подняла руки к шее, чтобы расстегнуть ее. Цепочка зацепилась за густую копну ее лоснящихся волос, и Линетта, стоя на кровати лицом к нему, пыталась ее отцепить. Он наклонился вперед, чтобы ей помочь, и она приникла к нему, прижалась теплым, таким гладеньким, раздувшимся животом беременной женщины.

– Господь будет тебе защитой, мой дорогой муж, – прошептала Линетта. – Господи, прошу Тебя, сделай так, чтобы он вернулся к нам целым и невредимым.

И вот теперь Генри очень испугался за нее и за дочь, которой еще никогда не видел.

– Тверже держи штурвал, черт бы тебя побрал! – прикрикнул он на штурвального Герберта Крайера.

– Есть, сэр, – отозвался тот с едва заметной ноткой обиды в голосе.

В такую качку, когда волны необузданной яростью бросались на корабль, заставляя его рыскать носом то вправо, то влево, ни один штурвальный не смог бы удержать «Бладхаунд» прямо по курсу, он просто не успевал это сделать. Так что упрек был несправедлив, но причиной его был страх и нервное напряжение.

«Помолчал бы уж лучше, дружок, – отпарировал про себя Герберт. – Думаешь, ты один тут такой, кто хочет его догнать? Да заткнись ты и веди себя, как полагается офицеру и джентльмену, черт тебя побери!»

Герберт Крайер был непревзойденный мастер в таких вот бессловесных обменах остроумными репликами со своими офицерами. Это помогало ему легко переносить обиды, сглаживать душевные переживания. А сейчас, когда Герберта, как и всех остальных, обуял страх, в нем пробудилось желание говорить красиво.

«Вот наш Ромео мчится навстречу славе, черт бы ее побрал, а назад-то дороги нет», – мысленно произнес он.