Пока по всему кораблю стучали насосы, откачивая сотни тонн затопившей трюмы морской воды, фон Кляйн покинул капитанский мостик, и вместе с командиром инженерной части, капитаном третьего ранга, а также начальником службы спасательно-восстановительных работ они составили список полученных крейсером повреждений.
На рассвете они с мрачными лицами собрались в штурманской рубке за капитанским мостиком и дали критическую оценку общей ситуации.
– Господин Лохткампер, какова у нас на данный момент мощность двигателей, сколько узлов они могут дать? – задал фон Кляйн вопрос инженеру.
– Я-то могу дать все, что есть, – ответил тот.
Половину лица инженера покрывал темно-красный кровоподтек, полученный им, когда при взрыве торпеды его швырнуло на клапан парового крана.
– Но передняя переборка, – продолжил он, – съест больше пяти узлов. Она возьмет на себя основную силу напора воды.
Фон Кляйн развернул кресло к начальнику службы спасательно-восстановительных работ.
– Какие виды ремонта мы можем произвести в море?
– Никаких, капитан. Мы укрепили на носу водонепроницаемую переборку. Залатали пробоины. Но что касается повреждений в подводной части судна, тут мы бессильны. Корабль требуется поставить в сухой док… или, в крайнем случае, в тихое место, где нет волнения и где я смогу послать водолазов. Нам нужно зайти в какой-нибудь порт.
Фон Кляйн откинулся на спинку кресла и стал думать.
Единственный дружественный порт в пределах шести тысяч миль – Дар-эс-Салам, столица Германской Восточной Африки, но ему было хорошо известно, что британцы его блокировали. Он сразу вычеркнул его из списка предполагаемых мест, где можно укрыться.
Какой-нибудь остров? Занзибар, например? Сейшельские острова? Маврикий? Все эти территории враждебны, здесь якоря не бросить – тут же накинется британская эскадра.
Устье какой-нибудь реки? Скажем, Замбези… Нет, это португальская территория, да и зайти в нее можно только на первые несколько миль, дальше она не судоходна.
И вдруг он открыл глаза. На германской территории существует такой уголок, вполне судоходное местечко, где вглубь материка миль на двадцать может пройти корабль даже с водоизмещением крейсера «Блюхер». От подхода с суши место это защищено труднопроходимой местностью, а за помощью, что касается защиты, снабжения продовольствием и предоставления рабочей силы, можно обратиться к представителям власти Германии.
– Кайлер, – сказал он, – прошу вас, проложите маршрут к устью Кикуньи в дельте реки Руфиджи.
Через пять дней, преодолевая страшные трудности, крейсер «Блюхер» медленно, словно хромая сколопендра, вошел в самый северный рукав дельты реки Руфиджи. Корабль почернел от дыма во время сражения, снасти его висели клочьями, надпалубные надстройки были пробиты осколками разорвавшихся снарядов. Вздутая носовая часть искорежена, в передних отсеках плескалась морская вода, где она закипала и сквозь ужасные пробоины в обшивке проливалась обратно в море.
Заросли мангровых деревьев по обеим сторонам протоки, мимо которых шел «Блюхер», тянули к ним ветви и, казалось, хотели обнять корабль, как бы приветствуя его приход.
На воду были спущены две шлюпки, и они, словно деловитые водяные жучки, устремились вперед, перед носом крейсера. Матросы мерили лотом глубину протоки, отыскивая место, где можно бросить якорь. «Блюхер» постепенно, словно ползком, пробирался все глубже и глубже в дебри дельты. Найдя местечко, где проточные воды Руфиджи промыли между двумя островами глубокий заливчик с естественной пристанью с обеих сторон, крейсер остановился.
Герман Флейшер вытер полотенцем лицо и шею и посмотрел на пропитавшуюся влагой материю. Господи, как он ненавидел бассейн реки Руфиджи! Как только он вошел в эту влажную, зловонную, жаркую атмосферу, сразу в коже открылись тысячи крохотных дырочек, откуда полилась хранящаяся в его организме жидкость.
Перспектива застрять здесь надолго возбуждала в нем мрачное недовольство всем на свете. Особенно его раздражал этот юный сноб, стоящий рядом с ним на палубе полубака парового катера. Герман бросил на него быстрый взгляд. Лицо его было безмятежно, будто он неторопливо прогуливался по бульвару Унтер-ден-Линден в июньский полдень. Этот юнец щеголял переливающейся белизной, выстиранной и тщательно выглаженной, без единой складочки, тропической формой, в отличие от плотной вельветовой на комиссаре, которая везде топорщилась, а кроме того, под мышками и в промежности была влажной от пота. Снова будет раздражение; черт побери, уже начинает чесаться – Флейшер с унылым видом поскреб это место, но, заметив улыбочку лейтенанта, бросил это занятие.
– Далеко еще до «Блюхера»? – спросил Флейшер и вдруг, несколько запоздало, назвал его по имени, правда без упоминания воинского звания: – Далеко еще, а, Кайлер?
Ну да, надо почаще напоминать щенку, что, собственно, его должность соответствует званию полковника и он гораздо выше по чину этого лейтенантишки.
– Еще один поворот, комиссар, – ответил Кайлер.