– О господи, Гарри, ты только глянь! – Она указала на закрытую от непогоды темную нишу в стене, где на плоской каменной поверхности проступала стародавняя, терпеливо нацарапанная надпись:
Э. БАРЛОУ.
ПОТЕРПЕЛ ЗДЕСЬ КРУШЕНИЕ
14 ОКТ. 1858.
Мы смотрели на нее, и я почувствовал, как рука Шерри нашла мою ладонь и стиснула ее в поисках утешения. Моя отважная альпинистка снова и снова вчитывалась в эти слова, и на лице ее проступал страх.
– Жуть, – прошептала она. – Выглядит так, будто написано вчера, а не много лет тому назад.
Действительно, время не коснулось этих букв, – казалось, надпись сделана совсем недавно, и я оглянулся, словно ожидал увидеть, как за нами наблюдает старый мореход.
Наконец мы поднялись по крутой расщелине на вершину, но из-за послания, дошедшего до нас из глубины веков, настроение оставалось подавленным. Часа два мы просидели, разглядывая длинные белые линии прибоя у Артиллерийского рифа. С этой точки наблюдения открывался прекрасный вид на пролом в барьере и огромную темную заводь, но узкая лагуна терялась в коралловых берегах. Отсюда Эндрю Барлоу наблюдал за предсмертными муками «Утренней зари» и видел, как она погибла в высоком прибое.
– Теперь время работает против нас, Шерри, – напомнил я, чувствуя, что отпускное настроение последних дней испарилось. – Уже две недели, как Мэнни Резник плывет сюда на «Мандрагоре». Наверное, он уже недалеко от Кейптауна. А когда будет там, мы об этом узнаем.
– Как? – удивилась она.
– В Кейптауне у меня давешний приятель, член яхт-клуба. Высматривает новые суда и даст телеграмму, как только «Мандрагора» войдет в портовый бассейн. – Я глянул вниз, на остров, впервые заметил над верхушками пальм голубую пелену дыма – Анджело готовил что-то на костре – и пробурчал: – Зря мы так распустились. Ведем себя как школьники в походе. Отныне надо усилить меры безопасности: по ту сторону пролива обретается мой старый друг Сулейман Дада, а «Мандрагора» будет в этих водах раньше, чем хотелось бы. Так что светиться совсем не обязательно.
– Как думаешь, сколько нам понадобится времени? – спросила Шерри.
– Не знаю, милая, – но будь уверена: больше, чем нам кажется. Воду и горючее придется возить с Сент-Мэри, это первая задержка. Далее, работать в заводи мы сможем лишь по несколько часов в день, с поправкой на приливы и отливы, пока будет позволять количество и качество воды, и кто знает, что мы там найдем, когда приступим к делу. Наконец, может статься, что полковничий багаж погрузили в кормовой трюм «Утренней зари» – в ту часть судна, которую унесло в открытое море. Если так, можно распрощаться с любыми надеждами.
– Это мы уже проговаривали. Ты ужасный, застарелый пессимист, – упрекнула меня Шерри. – Настройся на лучшее.
Итак, мы настроились на лучшее и занимались приятными занятиями, пока я не увидал вдали крошечную черную точку, жука-плавунца на медной поверхности океана: со стороны Сент-Мэри возвращался вельбот Чабби.
Мы спустились с вершины и помчались сквозь пальмовые рощицы ему навстречу. Когда выбежали на пляж, он только-только обогнул остров и входил в бухту. Вельбот просел под тяжелым грузом топлива и питьевой воды, а Чабби возвышался на корме – большой, крепкий и незыблемый, словно утес. Мы стали кричать и махать ему, а он в ответ угрюмо кивнул.
Миссис Чабби прислала мне банановый пирог, а Шерри – огромную шляпу от солнца, сплетенную из пальмовых листьев. По всей видимости, Чабби сообщил супруге о возмутительном поведении мисс Норт. Теперь же он сделал особенно скорбный вид, когда увидел, что ущерб уже нанесен и Шерри успела прожариться до вполне съедобной «медиум-рэйр».
К тому времени как мы перетащили пятьдесят джерриканов в пещеру, уже стемнело, и мы собрались вокруг костра, где Анджело готовил островную похлебку из моллюсков, которых ближе к вечеру собрал в лагуне. Пришло время поведать команде об истинной цели нашей экспедиции. Чабби я мог доверять – он ничего не выдал бы даже под пыткой, – но вводить в курс дела Анджело было нельзя, пока он не очутился в изоляции на уединенном острове, потому что за моим юным другом замечена была чудовищная склонность к выбалтыванию секретов – обычно в попытке произвести впечатление на одну из своих девиц.
Они молча выслушали мои объяснения, а когда я договорил, продолжали молчать. Анджело ждал инициативы от Чабби, а этот джентльмен не отличался поспешностью: хмуро смотрел в огонь, и лицо его напоминало медную маску из ацтекского храма. Выдержав театральную паузу, он извлек из заднего кармана бумажник, такой старый и истертый, что еще чуть-чуть – и сквозь него можно было бы рассматривать звезды.
– Когда я в детстве рыбачил в Артиллерийском проломе, добыл здоровенного старого папашу-групера. Вскрыл ему брюхо и нашел в кишках вот это. – Он достал из бумажника металлический диск. – С тех пор ношу с собой как оберег на добрую удачу, хотя один корабельный офицер предлагал мне за эту вещицу десять фунтов.