Он свирепо уставился на Шерри и тут же слегка струсил. А потом случилось такое, чего я раньше не видывал: Чабби стащил с головы просоленную морскую кепку, обнажив отполированный до блеска купол черепа и проявив тем самым неслыханную обходительность, и улыбнулся так широко, что мы имели удовольствие видеть пластмассовые десны его фальшивых челюстей, а дождавшись багажа, оттеснил Анджело, взял по сумке в обе руки и направился к пикапу. Шерри последовала за ним, преданный Анджело плелся за ней по пятам, а я замыкал шествие, изнывая под весом своей поклажи, потому что про меня все забыли. В кои-то веки вся команда единодушно одобрила мой выбор.
Мы сидели на кухне у Чабби, миссис Чабби кормила нас банановым пирогом и подливала нам кофе, а мы с Чабби обсуждали условия деловой сделки: за выторгованную самым бессовестным образом плату я зафрахтую на неопределенный срок его вельбот с резвыми новенькими «эвинрудами», они с Анджело поступят ко мне в команду на старое жалованье, а в конце фрахтовки, если моя затея увенчается успехом, обоих ждет внушительная «марлиновая премия». Я не стал вдаваться в подробности насчет цели нашей экспедиции: лишь объяснил, что встанем лагерем на одном из внешних островов архипелага, после чего мы с Шерри приступим к подводным работам.
К тому времени, когда мы пришли к согласию и, как принято на острове при заключении сделки, ударили по рукам, дело уже шло к вечеру, и на мой организм вновь заявила права островная лихорадка, чьим первейшим симптомом является нежелание делать сегодня то, что можно без серьезных последствий отложить на завтра. Поэтому Чабби и Анджело остались заниматься подготовкой к экспедиции, а мы с Шерри заскочили к Мамке Эдди за провиантом, а потом, перевалив в пикапе через горную гряду, спустились к пальмам Черепашьего залива.
– Это сказка, – прошептала Шерри, стоя под соломенным навесом на широкой веранде. – Так не бывает. – И кивнула на гибкие пальмы и белый до рези в глазах песок.
Я подошел к ней, встал у нее за спиной, обнял за талию и притянул к себе. Не сопротивляясь, она накрыла мои руки своими и сжала мне ладони:
– Ох, Гарри, я и не знала, что на свете бывают такие места.
Я чувствовал, как она меняется, словно озимое растение, слишком давно не видевшее солнца, но меня тревожили сокрытые в ней тайны, ведь я до сих пор не мог их осмыслить: она была непростым человеком, ее трудно было понять, и в глубинах ее океанно-голубых глаз виднелись рифы внутренних противоречий, похожие на силуэты акул-убийц. Прежде я не раз замечал, что Шерри украдкой бросает на меня враждебно-расчетливые и даже ненавидящие взгляды.
Так было до приезда на остров, теперь же она, повторюсь, расцвела на солнце, как озимое растение, словно избавилась от неких цепей, до недавнего времени сковывавших ее душу.
Шерри сбросила туфли, босая обернулась в моих объятиях и, встав на цыпочки, поцеловала меня:
– Спасибо, Гарри. Спасибо, что привез меня сюда.
Миссис Чабби подмела полы, проветрила белье, расставила по вазам цветы и заполнила холодильник. Мы рука об руку прогулялись по хижине, и хотя Шерри все приговаривала, как тут по-мужски утилитарно, мне показалось, что я заметил тот блеск, который появляется в женских глазах перед тем, как их обладательница начинает двигать мебель и избавляться от скромных, но любовно накопленных мужских сокровищ.
Когда она остановилась, чтобы поправить вазу с цветами, поставленную миссис Чабби на широкий трапезный стол из камфорного лавра, до меня дошло, что в Черепашьем заливе грядут перемены. Но эта мысль, как ни странно, меня не обеспокоила – я вдруг понял, что мне до смерти надоело в одиночку готовить еду и вести хозяйство.
В спальне я надел плавки, а она – купальник: уже в первые несколько часов после того, как мы с Шерри сблизились, я заметил за ней гипертрофированное чувство личной стыдливости, и теперь понимал, что не скоро приучу ее к традиционному для Черепашьего залива купальному облачению. Однако в качестве компенсации за временный избыток одежды на теле мне было дозволено узреть Шерри Норт в бикини.
Впервые у меня появилась возможность рассмотреть ее с головы до ног. Самой потрясающей чертой ее внешности оказалась гладкая блестящая кожа. В остальном же она была рослая, чуть широковата в плечах и узковата в бедрах, но с тонкой талией, плоским животиком и точеным пупком. Я всегда считал, что турки не зря считают эту часть женской анатомии высокоэротичной, и за пупок Шерри они бились бы как за Елену Прекрасную.
Ей не понравилось, что я ее рассматриваю.
– Бабушка, а почему у тебя такие большие глаза? – спросила она.
И тут же повязала вокруг талии полотенце, словно саронг, но по пляжу ступала босыми ногами, неосознанно покачивая бедрами и вздрагивая грудью, а я следил за этими движениями с неприкрытым удовольствием.
Полотенца мы оставили у горизонта высокой воды и побежали по твердому влажному песку к чистому теплому морю. Шерри плыла обманчиво легким и ленивым стилем, но продвигалась так быстро, что мне пришлось поднапрячься, чтобы догнать ее и не отрываться.