Под это разрешение Мякишев уменьшил группу более чем наполовину, а еще через пару дней вообще оставил в ней лишь сотрудников своего бывшего отдела, которым теперь, как исполняющий обязанности начальника, руководил Аркадий Пылаев.
Когда тот кинулся к Трофимычу за объяснениями, Мякишев хитро прищурился и в притворном сочувствии развел руками: что я могу поделать, все по распоряжению руководства! И Аркадий ушел ни с чем.
Зато Александр Трофимович был несказанно доволен: задуманное удалось провернуть комар носа не подточит. Если Пылаев настучит прежним хозяевам, отдававшим приказы Павлу Ивановичу, что дело Гореловой встало, то можно отговориться тем, что так приказал начальник управления, а предусмотрительный Мякишев запасся и его письменным распоряжением по этому поводу. Кроме того, он не снял ни одного человека из отдела Аркадия – пусть пашут, проявляя энтузиазм и добывая вновь испеченному начальнику отдела новую звезду на погоны. С этим теперь тоже стало много проще, чем раньше. Все, блин, обесценили, даже звания!
Ну да ладно, не в этом суть. Суть в том, что можно прекрасно отчитаться и перед новыми хозяевами – группа практически расформирована, офицеры, отвечающие за связь с общественностью, не дают в прессу и на телевидение никакой информации, да ее, в общем-то, и не было: следствие топталось на одном месте, заполняя информационную паузу пустыми бумагами. А немного погодя можно обрушиться на ничего не подозревающего Пылаева, выдрав его как сидорову козу за нераскрытые преступления – в городе не одну Горелову шлепнули, дня не проходит, чтоб кого-нибудь не отправили на небеса! Тогда Аркашка сам снимет людей и бросит их закрывать иные бреши и начнет метаться, когда поймет, что все закрыть невозможно и что его будут теперь драть постоянно на разных уровнях и скоро не повысят, как он надеялся, а освободят от занимаемой должности в связи со служебным несоответствием. Уж кто-кто, а Трофимыч прекрасно знал, как это бывает – сам много лет сидел в кресле начальника «убойного» отдела.
Кстати, в виновность Серова и его причастность к смерти Гореловой он не верил, но предпочитал держать это мнение при себе, понимая, что тут шла неведомая ему игра, в которую лучше не соваться, чтобы не подставить под топор свою драгоценную плешивую башку: пусть там рубятся, но без него! Если Серега впутался в серьезные разборки и стал разменной монетой в расчетах между нынешними хозяевами жизни, то пускай расплачивается за собственную глупость чем придется: кровью, свободой, жизнью. Жаль толкового сыщика, но себя еще больше жалко! Чего стоит одно только заявление Юрия Петровича, что придется расстаться с рюмашкой? Ломать себя, признаваться перед докторишками, что ты чуть ли не присяжный алкаш? Хотя, с другой стороны, обещанное ему кресло заместителя начальника главка и генеральские погоны стоили того – ради власти люди еще не на то соглашались, чего уж тут выпивка?
Но сложившаяся ситуация крайне беспокоила Мякишева, не давала покоя ни днем ни ночью, заставляя все чаще и чаще прикладываться к заветной бутылочке, спрятанной в шкафу за папками. Пугало затишье, как перед грозой, когда нечем дышать и небо нависло тучами, а дождь все никак не прольется, не даст долгожданного облегчения, но вдали глухо погромыхивает и сполохами мерцают зарницы. А ну как сейчас из туч звезданет молния – и прямо в тебя?!
Ближе к семи, закрывшись на ключ, Трофимыч решил облегчить страдания. Он распахнул дверцы шкафа и извлек из-за папок бутылку с коньячком. Налил полстакана, залпом выпил, бросил в рот ломтик лимона и сердито пристукнул по корешкам папок кулаком – чтоб ему провалиться, этому проклятому делу Гореловой и тем, кто его затеял!
К удивлению Мякишева, часть папок не поддалась, а осталась не месте, словно уперлась в нечто твердое. Сердце не хорошо бултыхнулось. Поставив стакан на телевизор – обычный предмет интерьера в кабинете современного руководителя, – Александр Трофимович дрожащими от волнения руками начал быстро вынимать из шкафа папки и бросать их прямо на пол.
Через несколько секунд его взору открылось завернутое в тряпки нечто, мешавшее папкам продвинуться к стене. При виде этого свертка Мякишев похолодел и обессилено сел на кучу скоросшивателей. Он догадался, что там лежит, – пистолет системы Макарова, табельное оружие увольняемого в запас по болезни подполковника милиции Серова! Тот самый пистолет, из которого застрелили агента, работавшего под псевдонимом Фомич, и его приятеля, а потом всадили пулю в несчастную Полину Горелову.
Все, мрак! Чего сейчас ждать: настойчивого стука в дверь и появления сотрудников из спецподразделения, которые наденут тебе наручники?
Это ему-то, полковнику Мякишеву, верой и правдой три десятка лет прослужившему в органах внутренних дел, вдруг наденут наручники, как последней уголовной сволочи? Да нет, бред какой-то, откуда здесь может появиться пистолет Серова? Но что же тогда это за сверток?