Глаз ведьмы

Адъютант – щеголеватый молоденький капитан – приветливо улыбнулся полковнику и предложил присесть в мягкое кресло, предупредительно подав толстый иллюстрированный журнал. Мякишев раскрыл его и начал листать, не видя ни текста, ни картинок на глянцевых страницах. Без очков он вообще давно уже не мог читать, а сейчас ему тем более было не до журнала – почему-то не давала покоя мысль, что он слишком поторопился и завалился в приемную, не взяв с собой дежурной папки с бумагами, а кто же ходит на прием к руководству главка без бумаг? Не вызовет ли это ненужных подозрений?

Нет, плевать на подозрения, плевать на вся и всех! Где человек Юрия Петровича, почему его так долго нет? Или это все-таки ловушка и Трофимыча решили повязать тут, в приемной?

Господи, да за что же ему такие муки?! Будь проклят «Чичиков», навязавший ему на шею ненавистного Аркашку Пылаева. Наверняка они, гады, все заранее расписали как по нотам, а он с ходу влетел по дурости в их операцию, в которой ему отвели роль обычного болвана и козла для заклания. Ну нет, Мякишев вам не телок для жертвоприношения, и уж никак не козел! Ошибаетесь, господа, вы еще не знаете Александра Трофимовича, он зубки-то вам еще не показывал, а за свою жизнь и свободу Мякишев горло порвет, портяночники!

В приемную заглянул начальник отдела из управления кадров, и у полковника похолодело под ложечкой. На счастье, кадровик лишь спросил, когда появится генерал, и тут же исчез.

Нового посетителя – солидного мужчину лет сорока пяти с сединой на висках, одетого в строгий костюм, – Мякишев тоже встретил настороженно. Тот подошел к столу адъютанта, что-то тихо спросил у него, и щеголеватый капитан кивнул на Трофимыча.

«Поехали! – понял Мякишев. – Вот только куда?!»

– Александр Трофимович? – незнакомец подошел и с улыбкой подал руку. – Я от Юрия Петровича. Можете называть меня Анатолием Ивановичем.

– Прекрасно, – промямлил полковник, хотя ничего прекрасного в сложившейся ситуации не находил. – Кого вы официально представляете?

– Управление по борьбе с организованной преступностью ФСБ, – понизил голос Анатолий Иванович, подхватил Мякишева под локоть и увлек его за собой из приемной. – Говорите, что там у вас? Ну?

– Пистолет, – решившись, выдохнул Трофимыч. – Пистолет Серова, из которого убили агента и Горелову.

– Что?!

– Да, – горько усмехнулся Мякишев. – Сегодня я обнаружил его в своем шкафу, где хранятся папки с отчетами.

– Прелестно, ничего не скажешь, – Анатолий Иванович задумчиво потер подбородок. – Я готов вам помочь во всех вопросах. Можете не сомневаться: при мне вас никто не посмеет задержать, у меня есть весьма широкие властные полномочия. Вы, надеюсь, продумали, как следует поступить?

– Естественно, – осклабился немного приободрившийся Трофимыч. Но, сказать по правде, не мог думать ни о чем, кроме спасения собственной шкуры. – Знаете, как в Священном Писании? Аки дадено…

Прожив у Славы дней десять, Сергей привык к некоторым странностям хозяина квартиры и даже подружился с ним. Кроме того, он заметил за собой, что частенько относится к Тарасову с некоей жалостью, чем-то похожей на жалость деревенских жителей к убогим умом. Нет, непризнанный гений композиции не отличался скудостью ума, но вот в житейских и бытовых вопросах, в отношениях между людьми и в особенности между полами он проявлял удивительную инфантильность и служил примером абсолютной неприспособленности к современному бытию. Иногда Серов диву давался – как это композитор вообще дотянул до тридцати с лишним лет, не вляпавшись в самые ужасные передряги? Но поговорить со Славиком на отвлеченные темы было крайне интересно.

– Вот, к примеру, Чайковский, – стрельнув у квартиранта сигарету и блаженствуя после сытного обеда или ужина, начинал философствовать Тарасов. – Запад его не прочитывает, как нужно, для них он только удивительный феномен сантимента, а у нас вообще превращается в символ свободы сексуальной ориентации. Даже «Пиковую даму» переделывают. Кошмар! Или Скрябин: разве его иностранцы поймут? Он же весь словно соткан из тончайших импульсов, созвучных русской душе. Кстати, ты знаешь, какая самая русская опера?

– Нет, – слушая его, улыбался Сергей. – Сделай милость, скажи.

– «Князь Игорь» Бородина. Там целых три басовых партии, а лучшие басы всегда родились в России.

– А что ты думаешь о Бахе?

– Бах!.. – Славик благоговейно сложил перед грудью узкие ладони и поднял глаза к потолку. – Его надо чувствовать, он напрямую говорил с Создателем. Помнишь, как раньше, когда были гонения за веру, залы, где исполняли его музыку, всегда были набиты битком? Люди чувствовали, что Иоганн Себастьян нес им религиозное просветление, очищал от скверны душу, поэтому и тянулись к нему. И вообще раньше было лучше.

– Чем же? – заинтересованный разговором, спросил Серов. – Неужели тебе нравились коммунисты? Кажется, интеллигенция всегда уходила в оппозицию любому режиму? Я вот хоть и служил властям, но всегда считал, что служу народу. И мне не нравятся ни те, что были, ни те, которые сейчас. Чем же лучше было тебе?