Глаза дракона

Да, он мог это сделать. Но тогда Питер станет королем, а он навеки останется глупым принцем, просидевшим на троне всего один день.

За этот день Томас понял, что ему нравится быть королем – очень нравится, особенно имея в помощниках Флегга. Кроме того, он же ничего не знал наверняка. Он мог ошибаться.

Он убил меня, и теперь твой брат осужден за это.

Нет, думал Томас, это, должно быть, ошибка, это должно быть ошибкой. Он повернулся на бок, потом на другой и в конце концов уснул.

В последующие годы эти кошмары повторялись – отец обвинял его и после исчезал в пламени. За эти годы Томас понял, что тайна и вина никогда не оставляют человека в покое, но с ними можно жить.

50

Если бы вы спросили Флегга, он бы усмехнулся и сказал, что, по его мнению, Томас не способен что-либо утаить ни от кого, кроме разве что от последнего болвана. И уж конечно, не от человека, возведшего его на трон. Но люди, подобные Флеггу, горды и самоуверенны и часто не видят того, что творится у них перед самым носом. Флегг так и не узнал, что Томас видел его в ту ночь.

Теперь и у Томаса была своя тайна.

51

С вершины Иглы Питер смотрел вниз, на коронацию. Как Томас и надеялся, он видел и слышал все, от первого момента, когда Томас, уцепившись за руку Флегга, появился на площади, до последнего, когда тот опять скрылся во дворце.

Он простоял у окна часа три, хотя церемония давно уже закончилась. Толпа расходилась, возбужденно обмениваясь впечатлениями. Один рассказывал другому, где он был, когда услышал о смерти старого короля, и потом они вдвоем пересказывали это третьему. Женщины наконец вволю оплакали Роланда Доброго, не забывая обсудить, как выглядел новый король и как спокойно он держался. Дети играли в короля, падали, разбивали носы, плакали, потом смеялись и опять играли. Мужчины хлопали друг друга по спине, говоря, что теперь все будет хорошо – неделя была ужасная, но теперь уж точно все будет хорошо. За этими словами проглядывала неловкость, словно они понимали, что все не так уж хорошо.

Питер тоже чувствовал это в своей камере, но не мог никому рассказать.

Уже открылись пивные – якобы в честь коронации, а на самом деле просто потому, что нужно было работать. К семи вечера весь город был пьян. Народ высыпал на улицы, прославляя Томаса Светоносного или ругаясь друг с другом.

Когда гуляки начали наконец расходиться, Питер отошел от окна и сел на единственный стул в своей «гостиной». Он сидел и смотрел, как за окном сгущаются сумерки. Принесли ужин – жирное мясо, водянистый эль и хлеб, такой черствый, что Питер мог бы оцарапать им горло, если бы ел. Но он не ел.

Около девяти, когда улицы опять начали заполняться хмельной толпой, Питер пошел во вторую комнату, умылся холодной водой из тазика и помолился, став на колени. После этого он лег в постель. Ему дали только одно тонкое одеяло, хотя в комнате было очень холодно. Он укрылся до подбородка, подложил руки под голову и долго лежал так.

Снизу доносились крики и смех. То и дело взлетали ракеты, а один раз прогрохотал выстрел – пьяный солдат устроил салют, за что на следующий день был отправлен на самую дальнюю границу. Порох в Делейне был редкостью, и к нему относились с опаской.

Где-то около часа Питеру удалось наконец уснуть.

Проснулся он в семь. Дрожа от холода, стал на колени и помолился, выдыхая вместе со словами белые облачка пара. Потом оделся, пошел в «гостиную» и часа два стоял у окна, глядя, как просыпается город. Пробуждение шло медленнее, чем обычно: у большинства взрослых головы разламывались от выпитого накануне. Они медленно тащились на работу; многих кулаками гнали сердитые жены, без всякого сочувствия к их головной боли. (У Томаса тоже болела голова, но у него хотя бы не было сердитой жены.)

Принесли завтрак. Главный тюремщик Бесон, тоже страдавший от похмелья, потчевал Питера овсянкой на воде, прокисшим молоком и тем же черствым хлебом. Это совсем не напоминало завтраки, которые подавал Питеру Деннис, и он опять не стал есть.

В одиннадцать тюремщик молча унес еду.

– Похоже, парень решил голодать, – сказал он Бесону.

– Ну и ладно, – заметил главный тюремщик. – Избавит нас от труда его кормить.

– Наверное, он боится яда, – предположил один из подчиненных, и Бесон, несмотря на головную боль, расхохотался. Хорошая шутка!

Питер большую часть дня просидел на стуле в «гостиной». Иногда он вставал и смотрел в окно. На окне не было решеток – никто не беспокоился, что заключенный сможет сбежать. Стена Иглы была совершенно гладкой. По ней могла спуститься муха, но не человек.

А если у него хватит ума прыгнуть, что с того? Государство только сэкономит на содержании одного убийцы, пусть и голубой крови.

Солнце начало двигаться к закату. Питер сидел и смотрел, как его тень перемещается по комнате. Принесли ужин – снова жирное мясо, водянистый эль и черствый хлеб. Он снова ни к чему не притронулся.