Глаза Фемиды

Бакенщик явно не торопился распрощаться, и я его понимал: вода прибывает, на перекатах глубины больше двух метров и за судоходство можно не беспокоиться. Лишь бы все знаки на местах стояли. Чтобы оживить затухающий монолог Шарова, я спросил: «Выходит Вы и на частного хозяина поработали?» — «Успел, поработал. И на пароходчика и на Колчака, и на Красных, и на «Госпар» — государственное пароходство, и на Управление малых рек, и на ИРП и на Объединенное Обь-Иртышское речное пароходство. Теперь вот в техучастке бассейнового управления пути. Скоро совсем отплаваюсь — на этой лодке меня и на погост отправят, благо, что он здесь, недалеко от берега. Буду лежа гудки слушать».

Информация о Колчаке меня заинтересовала: в наше время не приходилось мне еще встречать отважных, способных признаться в службе белогвардейцам. Из истории я знал, что отпрыск казачьего рода Колчак был героем Цусимского сражения и освоения Российской Арктики, знал, что он успешно командовал Черноморским флотом и слыл непревзойденным мастером минных постановок. Но то, что «Правитель Омский» был еще и адмиралом Иртышского флота, я услышал впервые. «Иосиф Павлыч, — попросил я, — расскажите, как Вы Колчаку служили». — «А я ему не служил, — не согласился со мной Шаров. — Пришлось поработать на него недолго и из-под палки — это я признаю. А служить белым я никогда не соглашался. Уж больно наглое вокруг адмирала офицерье собралось, вроде нашей рыбоохраны. Простой человек для них ничтожество. Кабы не это, может, вся наша история по-другому повернулась. Паша Хохряков тоже ведь не лучше был, но зато свой, понятный, за ним и шли».

- Так Вы и его знали?

- Встречались на реке. Это когда балтиец Хохряков красной флотилией командовал.

- А Колчак?

- А Колчак из Омска белой руководил. Он же адмирал, белая кость и Верховный Правитель — не Паше чета. Такой величине не с матросом Хохряковым на реке силами меряться. Хотя, правду сказать, у нас колчаком самый никчемный гриб называют, твердый, мясистый, шиповатый и ни на что не годный. А растет он всегда между белыми, как и Колчак возрос. Между красноголовиками колчак не живет: там поганки чаще попадаются. Да-а. В одной посуде одни грибы красные и белые спокойно уживаются. А на одном судне, или в одном затоне — да никогда в жизни. Люди — не грибы с глазами, у каждого своя правда, другому непонятная. Потому и баталии между красными и белыми флотилиями на наших плесах яростные разворачивались.

- Расскажите как это было, — жалобно и с надеждой попросил я Шарова.

- Можно, — задумчиво и не торопясь согласился тот. — Пришла пора, когда можно и надо рассказывать. А то спохватишься, а рассказчика-то и нету, и не воротишь. Время-то в бездну летит и не знаешь сколько еще отмеряно. Слушай, если так сильно просишь. В старости сладко свою юность вспоминать. Рожден я в Тобольске и вырос в Затоне, где каждый второй водник, а каждый третий классный судовой специалист. Отец мой причислялся к третьим, поскольку служил пароходным механиком. И меня к ремеслу с детства пристраивал. В семнадцатом году, когда вся эта заваруха началась, я уже на пароходе «Тобол», где друг моего бати капитанствовал, навигацию отходил масленщиком. А сын капитана с «Тобола» на пароходе моего отца работал. Завели такую правильную традицию, чтобы дети баловнями не росли и к артельным порядкам привыкали. В судовой команде человек прямо растет. А если покривится от общей линии, то его сообща и выправят и на путь наставят. Потому между матросами спайка и обхождение братское. Отсюда у них и прозвище, за которое перед самим Богом не стыдно: братишки. Коммунисты флотскую натуру тонко учуяли, когда провозгласили «все люди братья». Все, да не все. Но флотские на эту приманку крепко подсели и как на кукане за красными дружно наладились. Если братья, то и кров, и хлеб, и патроны — все поровну. А случится смерть принять — брат брата перед ее лицом не кинет, за другого не спрячется. В этом у флотских сила была. Близко к ним стояли железнодорожники — тоже наша рабочая кость. Но мало их было, маловато. Флотских поболее. А в общем мы из одного ведомства: Министерства путей сообщения Российской империи. До революции у железнодорожников на фуражке какая кокарда была? Думаете с молоточками? Нет, топор и якорь. Ее уже Каганович отменил, я думаю — зря. Нельзя ломать традиции. Но коммунисты вообще много дров наломали, везде и во всем. И мы с железнодорожниками им в гражданскую помогли крепко. Гражданская ведь как развивалась — по всем путям сообщения. «Другого нет у нас пути — в руках у нас винтовка». Да-а.