Глаза Фемиды

«Вы слышали: сивый мерин меня еще и прощает! — возмутился Бухер. — Этот полупокойник, меня, красного командира прощать задумал! А не спросил сначала: простим ли мы его за то, что нес в народ опиум и мракобесие. За то, что учил нас раболепствовать перед каждым барином и щеки под оплеухи покорно подставлять, Гапон наш преосвященнейший. Мы тоже прощать умеем, на свой манер. Как мы попов прощать будем, товарищи?» Расхристанные «товарищи» оживились: нежданный спектакль им понравился. «А как в Севастополе — привяжем к доске и в корабельную топку, не успеет спикать, а уже спекся», — предложил морячок в рваной тельняшке и с сигарой в зубах. «Не годится, — оценил Бухер, — кочегары у нас сплошь татары, православного может, и сожгут, а муллу пожалеют и воспротивятся. Да еще и вахту бросят — придется нам тогда самим дрова в топку кидать. И несправедливо это опять же: одному геенна огненная, а другому на свете мучиться. Нет, братишки — у нас равноправие и социальная справедливость во всем: в жизни и в смерти. Понапрягитесь мозгами. Тому, кто придумает — полная бутылка», — пообещал Бухер. Белобрысого туберкулезного латыша-пулеметчика рассуждения о равноправии религий, вероятно, покоробили, поскольку воспитанный в католичестве, он с детства не выносил представителей иных конфессий. Вспомнив, как на его родине куршские рыбаки поступали с потрошителями чужих сетей, он предложил: «В один мешок их и — за борт». Брательники предложение с жаром одобрили, но подходящий по размерам мешок на пароходе сыскать не смогли, как ни старались. Бухер занервничал: Покровка давно уже исчезла за кормой, татарские юрты Матуши показались, скоро Сазоново, а там и Тюмень недалеко. К тому же ликер кончается и похмелье выходит — так недолго и задание партии провалить. Выручил находчивый китаец Ли Су Чон (между своими — сучонка): «А тавайте, пливязем их к пароходным колесам, одного к левому, длугого к плавому — пусть вместе купаются — у нас лавноплавие, капитана». — «Вот он голос тысячелетней культуры, — обрадовался Бухер. — Умеют в поднебесной изо всего спектакли устраивать. Русскому до такого никогда не додуматься — темнота. Тащите попов вниз, товарищи».

В кожухе гребного колеса молотилка: широкие деревянные плицы с силой ударяют по воде и брызги, разлетаясь во все стороны, проникают на палубу даже сквозь плотно закрытую дверь колесного кожуха. Попади туда — не уцелеешь. Возле двери архиепископа и муллу бросили на настил. «Причастить бы их надо предварительно», — подсказал кто-то. «Причастим, революционным причастием, — согласился Бухер. — Того, кто причастится — до Тюмени мочить не будем. Святых икон у нас нет, но я думаю, задница пролетария ее вполне заменит. «Сучонка», снимай штаны — пусть поп целует тебя в самый интернационал». Под общий смех, Су Чон грязные портки с охотою спустил, заметив опасливо: «Щекотать будут бородами». Уверен был, что не захотят страшную смерть принять, причастятся к революционной заднице. Но мулла на нее только плюнул и изругался по-татарски. Так же и Гермоген, чести своей не потерял и лицом внешне не изменился, сказал лишь: «Дети вы неразумные. Сказано: сеющий зло — пожнет бурю. Не на меня — на господа нечестивую свою длань поднимаете. Вам предрекаю: от злочестия вашего потекут по Руси красные реки и понесут вас в своих волнах. Многие, многие тысячи заблудших сгинут в бездонной пучине, не оставив после себя ни имени, ни звания, ни доброй памяти. И будете вы всюду гонимы, неприютны, завистливы и голодны. А за совершаемый ныне грех, погибнуть вам со всеми сопричастными в этих же водах, на этом же месте. И отродью вашему медленно гибнуть многие годы и маяться между жизнью и смертью. И месту этому быть прокляту на полвека…» Договорить ему не дали: Бухер приказал остановить вращение колес и открыл дверь кожуха: «Крепче к плицам вяжите, чтобы не отвязались. Архиепископа — к правому колесу, он же православный».

Машину провернули сначала на малых оборотах, чтобы полюбоваться через открытую дверь кожуха колеса, как погружаются в воду казнимые. Вскоре зрелище всем наскучило, дверь закрыли, прибавили обороты машины и разбрелись: кто досыпать, кто допивать. Когда прошли Сазоново, самые любопытные решили посмотреть, что стало с казненными и содрогнулись: на колесных плицах не осталось даже веревок. Утонули или, наоборот, вознеслись — никто не знает по наши дни. Искали потом великомучеников и деревенские, и белые — как не искать. Не нашли, однако. Но многие в здешних краях верят, что призрак Гермогена до сих пор является в бурные ночи на нашем кладбище и бродит в поисках своих погубителей. А проклятие Гермогеново вскорости полностью сбылось в этих же самых местах».

- Потекли красные реки? — не удержался я от вопроса.