Глаза колдуна

Молния разрывает сгустившиеся тучи пополам, за нею следует грохот.

– Что происходит?!

Дугал оглядывается по сторонам; рядом с ними только домашний скот, перепуганный внезапной подступающей грозой, и Шей, сын крестьянина, оказавшийся здесь совсем случайно и бледный, как молоко. Он просто хотел помочь Серласу, чтобы Клементина наконец перестала на него сердиться и ответила согласием, чтобы все вернулось на свои места.

Откуда в милой девушке взялось это нечто, что вещает таким страшным голосом злые речи и тревожит природу?

Перепуганный Киеран достает из-за пазухи нож.

– Тебе не испугать нас, колдун! – кричит он и бросается на Серласа. Клементина оказывается у него на пути быстрее, чем кто-либо успевает это заметить и остановить.

***

– Все будет хорошо.

Три.

Клеменс спускается вниз по скрипучим ступенькам, стараясь двигаться осторожно. Голова все еще гудит и кружится, но теперь девушка ясно чувствует, будто внутри нее сосуд, до краев заполненный неведомыми ранее знаниями, той самой пресловутой «мудростью», о которой говорил Персиваль.

Боудикка и Несса, Клеменция, Клементина – все они сливаются в один образ спасительницы, недостижимой для Персиваля. Кого бы он ни видел теперь в Клеменс, сама девушка прекрасно знает, что с ролью не справится – или же погибнет, пытаясь исполнить эту роль.

Умирать в столь юном возрасте она не планировала.

– Все погибли, – сообщает она хриплым голосом, как только оказывается в гостиной. Персиваль и Элоиза, до этого тихо беседовавшие, поворачивают головы на звук голоса Клеменс. – Все они погибли, все ваши дочери.

– Браво, – комментирует Элоиза и хлопает в ладоши, поджав губы. – И вот на это я потратила столько времени, Перси? Чтобы глупая девчонка делала такие пустые выводы?

– Терпение, дорогая. – Персиваль улыбается и окидывает застывшую в арке фигуру Клеменс двусмысленным взглядом. – Моя малышка только что видела смерть своей предшественницы, дай ей время успокоиться. Она еще удивит тебя, вот увидишь.

Клеменс видит лица довольного собой Персиваля и раздраженной – снова раздраженной не к месту – Элоизы сквозь мутную пелену. На глаза наворачиваются слезы, она зажимает рот рукой и медленно зажмуривается, боясь, что опять провалится в лимб, навязанное горькой травой забытье, проживая последние мгновения чужой жизни. Той рыжей девушки, совсем юной, влюбленной до беспамятства в человека с лицом Теодора.

Она до сих пор слышит его крик и мольбы, и ругань жестоких братьев Конноли, и плач коренастого юноши с коротким шипящим именем. Она до сих пор проговаривает про себя последние слова Клементины и не может остановиться.

«Живи, Серлас, свободным».

– Что это значит? – шепчет Клеменс, спотыкаясь об порожек под аркой и припадая на спинку старого кресла. Она упирается в него руками, не замечая пелены слез – та размывает очертания мебели в гостиной и фигуры Элоизы и Персиваля, – и опускается в кресло.

– Что значат ее последние слова? – повторяет Клеменс. – О чем она говорила?

Персиваль не может сдержать очередной улыбки-ухмылки. Элоиза фыркает, поднимается с дивана и уходит из комнаты мимо девушки. От нее пахнет горькой травой, из который был приготовлен чай, – «зельем знаний». Клеменс хмурится.

– Миссис Давернпорт приготовила для тебя ценный отвар, малышка. Не будь с ней так строга, она совсем не такая бука, какой кажется, просто устала.

– Если бы ты мешал какую-то дрянь в котле один год и один день, ты бы тоже устал, Перси! – сердито говорит Элоиза из кухни. – Подумать только! Зелье знаний, ха! Целый год подготовки ради высшей цели, божественной, Балор ее задери, благодати! А в итоге спустить все на нелепую девчонку – на нее!

Клеменс слышит ее сердитые причитания, но понимает, что для ее ушей они не предназначены.

– Она тоже должна вам что-то? – спрашивает девушка, и Персиваль, скрестив на груди руки, медленно качает головой.

– Нет, что ты. С миссис Давернпорт мы заключили особую сделку. Она помогает мне с нашим долгоиграющим зельем, а я отдаю ей желанное. Не стоит тебе задумывать об этом, Клементина. Вернемся к твоему вопросу.

Отзвучавшие в далеком прошлом слова вновь жгут губы Клеменс, и она подается вперед, безбоязненно склоняясь к Персивалю.

– Вы мне расскажете?

– Нет, – на выдохе произносит тот; Клеменс слышит издевку в его голосе, но терпеливо ждет продолжения. – Ты сама все расскажешь. Мне и Теодору, когда он до нас доберется.

Клеменс снова хмурится. Кусает губы, сжимает вспотевшие руки в кулаки. Персиваль не предлагает: все это звучит угрозой. И ее пугает настойчивость, с которой он подталкивает ее разгадывать загадки из прошлого, когда у нее нет никакого желания это делать.

– Я дам тебе подсказку, – благосклонно говорит он и дарит ей еще одну усмешку. – Она совсем простая для такой умной девочки, как ты. Какое проклятие самое сильное? Подумай хорошенько, ответ кроется в твоих новых знаниях.