– Убийца, – сплевывает он и покидает зал магазина, предметы в котором все еще гудят эхом, помня его безумие.
Теодор смотрит ему в спину и, как только дверь за ним закрывается с протяжным взвизгом, выдыхает. Сам воздух вокруг Атласа сгустился, стал плотнее и раскалился, и в нем зависли призраки прошлого столетия, выдернутые из болота воспоминаний одним едким словом.
– Ты же не хочешь вот так вот… – начинает Бен, но осекается, едва Теодор кидает ему красноречивый взгляд. Мерно тикают настенные часы в повисшем между ними молчании. Минутная стрелка с тихим щелчком падает к цифре четыре.
Он разворачивается и уходит сам – громко хлопает дверью лавки, сбегает от смеха, в котором прячутся лица, лица и еще лица.
У Веры были бледные скулы и большие испуганные глаза… Неправильно, мальчик. Вера была единственной, кого удалось спасти.
Теодор шагает вдоль набережной, не замечая промозглого ветра с берега, и только больные ребра не дают ему ускориться, перейти на бег. Прочь, прочь, подальше от Палмера с его хохотом, от недоуменного Бенджамина, которому следует все объяснить. Теодор по косой пересекает Вудлейн – выезжающий к набережной автомобиль сердито сигналит ему вслед – и спешит вверх по улице.
– Виски, двойную порцию!
В пабе в это время суток почти нет людей, и оттого требовательный тон мужчины кажется неуместным, оглушающе громким. Саймон выглядывает из подсобки со стопкой стаканов в руках и, видя Теодора, удивленно вскидывает кустистую бровь.
– Рановато, мой друг, глушить Джирван, – замечает он. Атлас на него не смотрит, и ирландцу приходится только вздохнуть. – Тяжелое утро выдалось?
– Сначала налей, – хрипит Теодор, – потом задавай вопросы.
Саймон хмыкает и уходит в подсобку, к холодильникам, чтобы вынести нагрянувшему внезапно посетителю початую бутылку янтарного алкоголя. Намекать Теодору Атласу на то, что сейчас только первый час дня, бессмысленно, и бармен молча откупоривает бутылку.
Граненый стакан с отколотым краешком оказывается перед Теодором уже через пару мгновений. Он залпом выпивает эту порцию.
Растекается по стеклянным стенкам лицо Веры, оседает на дне стакана. В тягучих мыслях всплывают образы всех женщин, которых Теодор знал.
– Налей еще, – просит Атлас, подставляя Саймону пустой стакан.
Вера Фарлонг растворяется в пряном послевкусии новой порции виски.
Телефонная трубка в руке Теодора терпеливо гудит, ожидая, когда мужчина наберется смелости. Ну же, это просто. Всего несколько цифр и короткая просьба – с таким он справится без помощи Бена.
Теодор уже выпил кофе, чтобы заглушить протяжный, на одной ноте, вопль у себя в голове – с утра он был гораздо невыносимее и в который раз проклял силу, удерживающую его в этом мире всеми правдами и неправдами, но никак не защищающую от похмелья. Теодор уже выкурил сигарету – одну из тех дешевых, что прячутся в его прикроватной тумбочке от вездесущего Бена и ждут своего часа, подобного сегодняшнему, когда сама мысль о предстоящих делах неподъемна и неизбежна. О сигарете он почти в тот же миг пожалел: с обреченностью вспомнил прошедший день и Филлипа, что курил назло Вере, молясь, чтобы табак когда-нибудь его прикончил.
Ничего из утренних процедур не спасло Теодора от ясной, как солнечный день, мысли: он слишком долго откладывал один телефонный звонок.
Один звонок. Одна просьба. Одна встреча.
Он знает, что на другом конце провода его ожидает не только это. Там будет тягучий и требовательный женский голос. Там будут проникновенные взгляды и кривой изгиб пухлых губ. Там будет женщина, от которой он сбежал двадцать лет назад и от которой готов был сбегать еще и еще.
Теодор глубоко вздыхает и набирает номер. Диск с тихим «тр-р» прокручивается девять раз, прежде чем длинные гудки сменяются прерывистым и требовательным «слушаю».
– Элиз? – спрашивает мужчина и почти видит, как миссис Давернпорт надменно улыбается ему в трубку. Он вздыхает снова – точь-в-точь тот неуверенный юноша из-за океана, которого она в нем видела. – Приглашение на чашку чая все еще в силе?
Женщина хмыкает.
– Мистер Атлас? Приятно удивлена. Как насчет обеда? Завтра в полдень? Мой муж и я с радостью примем вас в нашем доме.
– Неужели ты пойдешь к ней сейчас?
Бен следит за перемещениями Теодора по крохотной комнате – тот ходит от встроенного в стену шкафа к кровати, на спинке которой висят плечики с пиджаком, и обратно, и хотя его шаги выбивают размеренный ритм, движения рук и повороты головы выглядят нервными и напряженными.
– Я задолжал ей визит, – резко выдыхает Теодор, поворачиваясь к зеркалу на стене, крохотному, вмещающему лицо от лба до подбородка. В его отражении мелькает седина на виске и бугристый шрам, жилка бьется рядом с ним, дрожит бровь.