Глаза колдуна

Шон кивает и, крепко задумавшись, кусает ноготь большого пальца. Теодор с удивлением понимает, что бессмертный юноша всерьез ведется на простую провокацию.

– Вряд ли мне когда-нибудь грозит смерть, – говорит Шон спустя полминуты, – разве что от его собственных рук – такого я еще не пробовал, да и ни к чему было такие эксперименты ставить, знаешь ли. И он меня под пули лезть не просил, с моста в реку кидаться не просил, вешаться тоже не…

– Ближе к делу.

– …но если бы он вдруг решил убить меня, я бы понял это. И точно молчать бы не стал.

Теодор кивает. Сказать ему нечего, выводы делать рано, и единственное, на что они оба пока способны, – это стать живыми щитами для девчонки, что возомнила себя ведьмой.

***

– Вчера, в восемь вечера по местному времени на мосту святого Георгия было совершено жестокое убийство. Жертвой стал турист, семнадцатилетний англичанин Шон Байерс, сирота. Убийца скрылся с места преступления. Очевидцы сообщили, что он свернул жертве шею и сбросил тело в реку на глазах…

– Ни к чему тебе это слушать.

Теодор отключает гудящий в кухне телевизор и подходит к Клеменс. Та сидит за столом, смотрит в одну точку и не двигается с тех пор, как Атлас застал ее здесь. Бледная, хрупкая как стекло. Ее голые плечи блестят в утреннем свете, солнечные лучи пробиваются сквозь растрепавшийся пучок ее волос, делают их светлее, рыжее.

Теодор рассматривает ее сгорбленную спину, проводит взглядом по выпирающим углам узких лопаток, задевает чернеющий в вороте свободной пижамной майки кружок татуировки.

Клеменс всегда пугала жестокость.

– Ты как? – Теодор задает стандартный вопрос и мгновенно чувствует себя идиотом, слоном в сувенирной лавке, где каждая хрустальная тонкая балерина качается на стеклянных полках и дрожит от малейшего движения неуклюжего толстокожего зверя.

Конечно же, она не в порядке. Можно ли спрашивать о подобном?

– Хочешь чего-нибудь?

Девушка мотает головой, и это немного бодрит. Пока она реагирует хоть как-то и не уходит гулять в свои мысли, путаясь в домыслах, не все потеряно.

– Кофе? Чай? Виски?

Будь она собой, обязательно фыркнула бы в ответ или взглянула на мужчину так, как смотрит обычно: с осуждением и едкой ухмылкой. «Великий целитель Теодор Атлас от всех болезней знает лишь одно лекарство?»

Только вот даже крепкий алкоголь не спасает от душевных травм, не лечит раны, сокрытые в сердце. Многие ошибаются, надеясь на стакан виски, и топят в нем горе вместо того, чтобы бороться с утратой другим путем. Правильным путем. Кому, как не Теодору, знать это.

Клеменс молчит, только глубоко, тяжело дышит, буравя взглядом окно кухни. Теодор берет дело в свои руки: неспешно готовит завтрак на двоих, аккуратно перебирает расписанные синим кружевом тарелки, стараясь не греметь и не пугать ее. Включает кофемашину, убирает в посудомойку оставшиеся с вечера стаканы и блюдце. Осколок от чашки, которую Клеменс разбила, как только оказалась вчерашней полночью дома, Теодор выкидывает в мусорное ведро.

У Клеменс дрожали руки, а пальцы были похожи на переломанные птичьи лапки и не хотели слушаться. Они с Оливией едва сумели ее успокоить и уложить в постель до того, как истерика вывернет девушку наизнанку.

Теперь же Клеменс выглядит равнодушнее античной статуи с пустыми глазами, в которых нет ни единой эмоции.

– Ешь, – Теодор ставит перед ней тарелку, подает вилку и стакан молока. Она мотает головой. – Не хочешь? А чего ты тогда хочешь?

Клеменс что-то бормочет и, когда Теодор нетерпеливо переспрашивает, повышает голос.

– …чтобы умер. Хочу, чтобы он умер.

Внезапный порыв ветра распахивает неприкрытое кухонное окно и врывается внутрь дома. Теодор вздыхает, отодвигая в сторону свой завтрак.

Спорить с ведьмой – рыть себе могилу.

– Хорошо, – с готовностью отвечает он. – Я тебя понимаю. Меня этот ублюдок тоже в мире живых не устраивает. Но!

Он обходит барную стойку и останавливается рядом с Клеменс – большие глаза на худом бледном лице, темные зрачки, почти скрывающие радужку, она смотрит на Атласа снизу вверх, похожая в этот миг на Клементину из той Ирландии, далекой и полузабытой. Как ему защитить девочку, если все снова скручивается вокруг них двоих, будто заговор, проклятье, у которого нет ни конца, ни начала?

Бутоны тюльпанов, изогнувшихся в знак восьмерки. Бесконечный цикл.

– Чтобы отправить его на тот свет, нужно знать, с кем мы имеем дело, – говорит Атлас, предчувствуя, что о словах своих он сильно пожалеет.

– Я узнаю, – кивает Клеменс. – Шон предоставил нам все что нужно.

– Уверена?

Она смотрит мимо Теодора на ярко-зеленые мигающие цифры микроволновки.

– Он хотел, чтобы я услышала и запомнила его слова. В конце концов, в них вся суть.

Есть ли у них теперь иной выход?