Глаза колдуна

– Я долго над этим думала, – говорит наконец Клеменс, вырывая Теодора из его невеселых размышлений. Он моргает несколько раз и затем обращает внимание на экран. – Ты видишь, Бен?

Тот кивает.

– Вот моя теория…

На Теодора смотрят многочисленные изображения средневековых колдуний, за ними ползут строчки из «Молота ведьм», упоминания проклятых деревень в Европе и Америке.

– Все рассказы о ведьмах строятся на домыслах. То, что люди раньше не могли объяснить – редкие генетические заболевания, инфекции, целое поголовье скота, выкошенное каким-нибудь паразитом, – все это сваливали на темные силы, и под тяжелую руку попадали преимущественно женщины. Порождения Ада, любовницы Сатаны – и прочее, и прочее. Конечно же, теперь мы знаем, что эти истории рождались из слухов и подпитывались людскими страхами. Сплетни, не более. Так?

Бен кивает, а Теодор молча наблюдает за меняющимся взглядом Клеменс. Сплетни, дорогая девочка, в те времена становились силой пострашнее, чем ведьминские проклятия, и убивали людей вернее, чем любая тьма.

– Мы знаем, что бывали случаи, когда, например, какая-то женщина в сердцах могла сказать обидевшему ее человеку нечто недоброе, а тот потом внезапно заболевал. Отбросим то, что ведьмы действительно существуют, и тогда у нас останется простой вывод. Совпадение, каких много.

«Ведьма, говоришь? Ты, отвратительный мальчишка, мучаешь каждое живое существо, что слабее тебя! Такая жестокость тебе с рук не сойдет!»

– Но ведь все друг друга проклинают в сердцах, – говорит Клеменс, кусая губы. – Люди готовы послать к праотцам каждого, кто встанет у них на пути. Почему же только женщин доводили до костров и виселиц, мучили и пытали?

– Если бы они, как простые мужчины, решали все проблемы кулаками, тогда не отвечали бы потом за свои слова перед набожным судом, – усмехается Бен. Клеменс мотает головой и вскакивает с места, напряженная, как струна.

– Вот и нет! Если признать, что среди убиенных во время святой инквизиции все-таки были ведьмы, то любое зло так или иначе они творили словами. Проклятия не подействуют, пока их не произнесешь вслух и не нашлешь на обидчика. Я права, Теодор?

Он вздрагивает. Погрузившись в старые воспоминания, Теодор не сразу возвращается мыслями в теплую спальню Клеменс Карлайл. Теперь, наблюдая за ней, вдруг представшей перед ним совсем иной, он не может понять, что чувствует. Облегчение? Страх? Злость?

«Окажись ты простой смертной, глупая девочка, и ничего бы этого не случилось ни с тобой, ни со мной».

– Несса, – выдыхает Клеменс. Она едва ли пыталась произносить вслух чужое имя, подарившее Атласу столько горя, зато теперь смело смотрит ему в глаза. И повторяет: – Как она прокляла тебя?

– Взяла с меня обещание и сама кое-что обещала, – отвечает Теодор сиплым голосом. Ему вдруг хочется выйти из комнаты. – Дни сольются в года в нескончаемой круговерти. Ты дал слово. Не знать тебе больше…

– …смерти, – заканчивает вместе с Атласом Клеменс. Впивается в его лицо внимательным взглядом, поджимает губы. – Это страшные слова, Теодор.

Боль ядовитой слизью вытекает из его застарелой раны.

Бен приходит в себя первым.

– Значит, мы можем предположить, что кто-то из убитых женщин был настоящей ведьмой. Как Несса, – рассуждает он. – И если так, то они обладали некоей силой. Которая…

– Скрывается в их словах, – заканчивает Клеменс. Вместо победной ухмылки на ее губах Теодор предпочел бы видеть, как она плачет по погибшему другу – куда безопаснее, куда проще. Бен продолжает развивать тему, а Атлас хочет заткнуть его. Замолчи, хватит, ты помогаешь ей, а должен остановить!..

Забрать бы девчонку из этой страны и спрятать там, куда вездесущий Персиваль не сможет сунуться. А потом найти и убить своими руками. Но он опоздал со спасением на две сотни лет.

Что же ты наделала, девочка…

– В тебе течет сила, – хрипло говорит Теодор, наконец признавая очевидное, – что древнее меня или Шона.

– Знаю, – грустно улыбается Клеменс. – И я всего лишь сосуд для нее, если не стану ей пользоваться.

«Так не пользуйся, – молит Атлас. – Оставь все как есть!»

Клеменс его не слышит. Не видит, не думает о том, как бесповоротно ломает себе судьбу. Ведьма, не иначе.

– Но я желаю смерти убийце Шона, – говорит она. – И отныне мои желания будут сбываться.

#31. Жертва богине войны

Теодор с раздражением трет рукой переносицу, и Клеменс замечает багровое пятно на его стертых костяшках.

– Подрался?

Он отнимает ладонь от лица, смотрит на собственные пальцы с удивлением: по ободку кольца протянулась широкая царапина.

– А, – хмыкает он, – решил почесать рукой асфальт.